Темный огонь
Шрифт:
Сколь бы неприязненными ни были отношения между Элизабет и прочими обитателями дома, комнату ей отвели превосходную. Вся мебель: кровать с балдахином и пуховой периной, туалетный столик с зеркалом, вместительный платьевой шкаф – отличалась изяществом и удобством. Пол покрывали тонкие тростниковые циновки, распространявшие легкий приятный запах. Подойдя к книжной полке, я с удивлением прочел названия стоявших там книг: «Смирение христианина» Тиндэла, Новый Завет по-английски, несколько богословских трактатов, таких как «Замок благочестия», латинские сочинения Вергилия и Лукиана. Подобный
– Элизабет очень набожна? – спросил я у Джозефа.
– Подобно всем Уэнтвортам, она является убежденной христианкой. И чтение религиозных книг – ее излюбленное занятие.
Я взял с полки Евангелие. Судя по потрепанному виду книги, Элизабет часто обращалась к ней.
– Она много говорила на религиозные темы? – осведомился я у Нидлера.
Он пожал плечами.
– Нет. Никогда. Но возможно, она сожалела о собственных грехах, сознавала, что осквернила свою душу ненавистью, и обращалась за помощью к Господу.
– Судя по всему, помощи она так и не дождалась, – заметил я.
– Возможно, помощь еще придет, – пробормотал Джозеф.
– А служанка у Элизабет была? – продолжал я расспрашивать. – Какая-нибудь женщина помогала ей умываться и одеваться?
– Она отказалась от помощи служанок, сэр, – сообщил Нидлер, презрительно вскинув бровь. – Заявила, что служанки над ней смеются.
– А они действительно над ней смеялись?
– Может, иногда позволяли себе улыбнуться – уж больно странно она себя вела.
– А где Гриззи? – неожиданно спросил Джозеф и указал на стоявшую в углу комнаты корзинку, наполненную соломой. – Это кот Элизабет, – пояснил он. – Она привезла его с собой из родительского дома.
– Кот куда-то убежал, – ответил Нидлер.
– Кот совсем старый и наверняка спрятался, чтобы умереть, – с грустью произнес Джозеф. – Элизабет была очень к нему привязана.
«Значит, она лишилась общества своего единственного друга», – отметил я про себя.
Открыв шкаф, я обнаружил там множество аккуратно развешанных платьев. После этого я решил, что больше нам нечего делать в спальне, и мы вышли прочь. Нежный аромат тростниковых циновок, казалось, преследовал меня.
«Тому, кто привык к подобному благоуханию, особенно тягостно переносить зловоние Ньюгейтской тюрьмы», – пронеслось у меня в голове.
Нидлер провел нас в холл, открыл заднюю дверь, и мы очутились в саду. Залитый солнечным светом, сад дышал покоем и безмятежностью, насекомые деловито гудели над цветочными клумбами. Мы прошли по лужайке, ощущая, как сухая трава хрустит под ногами. Остановившись у колодца, Нидлер показал на скамейку, стоявшую в тени дуба.
– Вот здесь она и сидела, когда я выбежал в сад, услышав крики барышень, – сообщил он. – Мистрис Сабина и мистрис Эйвис бегали вокруг колодца, размахивая руками. «Помогите, помогите! – крикнула мне мистрис Сабина. – Элизабет столкнула Ральфа в колодец!»
– А Элизабет на это ничего не сказала? Не попыталась оправдаться?
– Она сидела молча, опустив голову, и взгляд ее полыхал злобой, – ответил Нидлер.
Я подошел к колодцу. Джозеф предпочитал держаться в некотором отдалении. Колодец закрывала круглая
– Крышка выглядит совсем новой, – заметил я.
– Да, сэр. Хозяин приказал приделать ее на прошлой неделе. К сожалению, слишком поздно. Возможно, отдай он такой приказ раньше, несчастья удалось бы избежать.
– Я хочу заглянуть в колодец. У вас есть ключи?
– Сэр Эдвин распорядился выбросить ключи от замка прочь, – бесстрастно изрек дворецкий. – Никто и никогда больше не будет использовать этот колодец. Вода в нем отравлена уже много лет. Правда, когда я туда спустился, воды почти не было. Весна в этом году выдалась засушливая, и колодец пересох.
Я наклонился над крышкой. Между деревянной поверхностью и обручем оставался зазор шириной примерной в дюйм. Я наклонился еще ниже и тут же подался назад, так как в ноздри мне ударил отвратительный гнилостный запах. Я вспомнил рассказы Джозефа о том, что от тела Ральфа разило тухлым мясом. Обернувшись, я увидел, что Джозеф опустился на скамью под деревом и не сводит глаз с окна гостиной, которую мы недавно покинули. Как видно, сознание того, что в семье он стал отверженным, глубоко уязвило его душу. Я перевел взгляд на Нидлера, который стоял рядом, по-прежнему невозмутимый и безучастный.
– Из колодца исходит сильная вонь, – заметил я.
– Я уже говорил вам: вода в нем отравлена.
– И когда вы спускались туда, там пахло так же отвратительно?
– Разумеется, – пожал плечами дворецкий. – Но мне было не до запахов. Я пытался нащупать в темноте тело бедного мастера Ральфа и боялся, как бы не оборвалась веревочная лестница. Сэр, если вы увидели все, что хотели, позвольте проводить вас. Я должен наблюдать за приготовлением обеда. Пораженный подобной дерзостью, я вперил в наглеца недоуменный взгляд, но потом растянул губы в улыбке.
– Да, благодарю вас. Я видел все, что мне было необходимо.
– Вы ничего не хотите передать через меня хозяину? – осведомился дворецкий, недовольно прищурившись. – Возможно, теперь вы убедились, что Элизабет виновна, и откажетесь ее защищать?
– Если мне понадобится что-нибудь сообщить вашему хозяину, я обойдусь без вашего посредничества, Нидлер, – отрезал я. – Идемте, Джозеф, нам пора.
Джозеф устало поднялся со скамьи и вслед за мной прошел в холл. Нидлер распахнул парадную дверь, и мы оказались на улице. Процедив, что прикажет слуге привести мою лошадь, дворецкий с шумом захлопнул дверь. Мы остались ждать на ступеньках. Джозеф устремил на меня взгляд, полный тревоги и печали.
– Теперь вы, подобно моей матери и брату, уверены в том, что Ральфа убила Элизабет? – осведомился он дрожащим голосом.
– Напротив, Джозеф. Я все более убеждаюсь в том, что она невиновна, – возразил я и добавил, нахмурившись: – В этом доме что-то не так.
– Моя мать – удивительная женщина. Твердости ее характера могут позавидовать многие мужчины. В молодости она была очень хороша собой, хотя, глядя на нее сейчас, это трудно представить. Эдвин всегда был ее любимчиком. А меня она считала тупым и недалеким малым, годным лишь на то, чтобы управлять фермой.