Темный рассвет
Шрифт:
– НАМЕК НА СОЖАЛЕНИЕ? КРУПИЦУ РАСКАЯНИЯ? ЧТОБЫ ТЫ ХОТЬ НЕМНОГО ПОНЯЛА, ЧЕГО ЛИШИЛА МЕНЯ?
– Раскаяние для слабаков, Трикки. А сожаление – для трусов.
– ТЫ ЖЕ ПУСТЫШКА, ВЕРНО? НИ КАПЛИ СОВЕСТИ ИЛИ…
– Ой, в бездну все это.
Эш оттолкнула тарелку и направилась к двери.
– Эшлин… – начала Мия.
– Нет, пошло оно все на хрен, – сплюнула девушка. – И он в том числе. Я не собираюсь сидеть здесь и терпеть это дерьмо из-за того, что каждый
Эшлин ушла, и дверь хлопнула во второй раз.
В каюте воцарилось молчание. Мия вертела бокал с вином в руках и водила пальцем по его краю. Слова Эшлин эхом отдавались в голове вместе с воспоминанием о последнем испытании Церкви. О том, как ее позвали к Достопочтенной Матери Друзилле. Всего одно простое задание отделяло ее от крещения.
Мия услышала шаркающие шаги в тенях. Увидела двух Десниц в черном, которые тащили упирающегося человека. Юношу. Едва-едва подростка. Распахнутые глаза. Зареванные щеки. Связанный и с кляпом во рту. Десницы приволокли его в центр круга света и поставили на колени перед Мией.
Девушка посмотрела на Достопочтенную Мать. На эту милую улыбку матроны. На эти мудрые добрые глаза с морщинками, разбегающимися из их уголков.
– Убей этого мальчишку, – приказала женщина.
Несмотря на всю свою браваду, Мия провалила испытание. Отказалась забирать жизнь невинного. Цепляясь за те ошметки нравственности, которые у нее оставались. Но Трик присутствовал на пиру в честь посвящения, когда Эшлин предательски вломилась в Церковь.
И, само собой, это значит, что он не провалил задание.
Она посмотрела на безочажного двеймерца. В его бездонные глаза.
Увидела его жертв, парящих во тьме. И его руки – не черные, а алые.
– ПОЙДУ ПОДЫШУ СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ, – сказал он.
– Ты же не нуждаешься в воздухе, – возразила Мия.
– ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.
– Трик…
Дверь за ним тихо закрылась.
Большой Джон и Корлеоне переглянулись.
– …Еще вина? – предложил капитан.
Мия глубоко вдохнула и выдохнула.
– Ай, в жопу все, почему бы и нет.
Подхватив бутылку, она откинулась на спинку стула и закинула ноги на край полированного стола, делая долгий, медленный глоток прямо из горла.
– У тебя… любопытные спутники, Ворона, – заметил капитан.
– Мия, – поправила его она, вытирая губы. – Меня зовут Мия.
– Я Клауд.
– Это твое настоящее имя? – с подозрением спросила она, щурясь.
– Нет, – он улыбнулся. – Его ты не узнаешь.
– А что ты мне дашь, если я его угадаю?
Он обвел рукой каюту.
– Все, что вы видите, донна Мия.
Девушка потерла глаза, лицо и вновь вздохнула. Голова казалась ей слишком тяжелой для шеи. Язык – слишком большим для рта.
– Можешь высадить нас в Уайткипе. Если вернешь хоть какую-то долю от тех двух сотен священников, я буду очень благодарна. Столько, сколько посчитаешь справедливым.
– В смысле, вытурить вас с «Девы»? – пират нахмурился. – С чего бы мне это делать?
– Ну, давай посмотрим, – Мия начала перечислять, загибая пальцы. – Я проникла на твой корабль с двумя демонами и мертвым юношей. Мы с братом даркины, а еще он похищенный сын императора, и его маленький зад, вероятно, ищет весь итрейский легион. Я вовлекла тебя и всю твою команду в убийство нескольких люминатов, экипажа их корабля, и в уничтожение самого корабля. – Она откинула голову, допила остатки на дне бутылки и уронила ее на пол. – А еще я выпила все твое гребаное вино.
Девушка икнула. Облизнула губы.
– Но вино хорошее…
– Моего брата звали Никколино, – вдруг сказал Корлеоне.
– Чудес-с-сное имя, – с трудом выговорила Мия.
По незаметному сигналу Большой Джон спрыгнул со стула и тихо вышел из каюты. Мия осталась одна с разбойником, не считая кота из теней, по-прежнему обвивающего ее плечи.
Корлеоне медленно встал, подошел к дубовому шкафчику и достал еще одну бутылку очень хорошего красного вина. Срезав восковую печать острым ножом, он наполнил бокал Мии и вернулся к своему месту, прижимая к груди выпивку.
– Никко был на два года старше меня, – продолжил он, делая глоток. – Мы жили в Годсгрейве. В Малом Лиизе. Он, я и мама. Отца отправили в Философский Камень, когда мы были совсем маленькими. Он умер во время «Снижения».
Тут Мия слегка прищурилась.
– Моя мать тоже умерла в Камне.
– Как тесен мир.
– Выпьем за это.
Мия хлебнула из бокала, стараясь не думать о ночи, когда погибла Алинне Корвере.
– Мама была очень набожной, – продолжил Корлеоне, выпив из бутылки. – Богобоязненной дочерью Аа. Мы ходили в церковь каждую перемену. «Мальчики, если вы в него не верите, почему он должен верить в вас?»
Корлеоне снова медленно отпил из горла.
– Мой брат хорошо пел. Его голос мог бы пристыдить даже лирохвоста. Потому епископ из нашего прихода взял его в хор. Заметь, это было двадцать лет назад. Мне было двенадцать. Никко – четырнадцать. Мой брат репетировал каждую перемену. – Клауд усмехнулся и покачал головой. – Его пение сводило меня с ума. Но мама так им гордилась, что проплакала всю его первую мессу. Рыдала как гребаное дитя. А затем Никко перестал петь. Будто его голос просто… украли. Он сказал маме, что больше не хочет петь в хоре. Не хочет ходить в церковь. Но она ответила, что с его стороны было бы стыдно тратить попусту такой дар от Аа. «Если ты не веришь в него, почему он должен верить в тебя, Никко?» И она заставила его вернуться.