Тёмный рыцарь

Догерти Пол

— Да, да, еще бы! — Он причмокнул. — Ведь надо было кого-то купить, кого-то подкупить, кому-то что-то пообещать, а кому-то и пригрозить.

— Мы не захватили пленных.

— Ни единого, — подтвердил коронер. — Ваши два сержанта убиты, царствие им небесное. Злодеи изрублены на куски. Те, кто был еще жив, вскоре скончались, стеная от боли и бормоча что-то непонятное. Так что понадобятся годы, чтобы выведать, кто устроил такую коварную ловушку, — если это вообще удастся выведать. Питер Святоша был самым талантливым притворщиком во всем Лондоне, его задешево не наймешь. А кстати, — коронер ткнул пальцем в Парменио, — как ты догадался? Если бы ты прискакал с подмогой чуть позже…

— Наблюдение и размышление… — Парменио задумчиво пожевал губами. — Питеру Святоше объяснили, что мы здесь чужаки, приехали издалека, и нас легко ввести в заблуждение его манерами писаря и невинной болтовнёй. Поначалу ему это удалось. Потом, когда ты уже ушёл, —

Парменио покрутил золотое кольцо на мизинце правой руки, потрогал висевший на шее деревянный крестик, — я вспомнил, что в Англии писари непременно носят на шее крест или четки. А самое главное — они носят отличающий чиновников перстень с изображением королевского или же городского герба. Когда ты ушёл, я задумался. У Питера Святоши ничего из названного не было. Он решил, что с нами, невежественными чужеземцами, этот номер пройдет. К тому же, мы были очень осмотрительны, почти не покидали подворье ордена — понятно, что врагам было необходимо как-то выманить нас отсюда. И сделано это было мастерски. Мошеннику как следует втолковали, кого именно мы разыскиваем. — Парменио пожал плечами. — Из всего этого я заключил, что если мои подозрения ошибочны, то ничего страшного не произойдет, если же они верны… — Тут он улыбнулся. — Я позвал сержантов и, слава Богу, успел вовремя.

Гастанг встал, собираясь уходить. Изабелла проскользнула за его спиной и устроилась на освобожденном коронером табурете.

— Оставьте Эдмунда в покое, — бросила она, оборачиваясь через плечо. — Позвольте уж мне немного поговорить с ним.

Она схватила его руки, стала гладить пальцы, улыбаясь ему, ожидая, пока все остальные уйдут. Лишь только они остались вдвоем, она стала беззаботно болтать, рассказывая о том, как проводит время при дворе, о красоте аббатства Святого Петра и изысканности находящегося близ него королевского дворца. Де Пейн сообразил, что она старается развлечь его, и в ответ стал поддразнивать ее: он-де наслышан, как сильно увлечен король ее красотой и благородством манер. Рыцарь подавил вспышку ревности и внимательно слушал ее описания, любуясь в то же время волосами и прекрасным лицом Изабеллы.

— Почему? — неожиданно спросил он.

— Что — почему? — насмешливо переспросила Изабелла.

— Вы не замужем, — объяснил он. — Скитаетесь по белу свету, как паломница.

— А кто я на самом деле, Эдмунд? — Она наклонилась к рыцарю. — Когда ты отправлялся из Иерусалима в Хедад и ехал по улице Цепи, я смотрела на тебя. Ты был закутан в свой белый плащ, на голове войлочная шапочка; впереди ехал Парменио, позади тебя — Майель. Ты сидел в седле и выглядел, как настоящий мужчина: уверенный, решительный, целеустремленный. То же самое можно сказать о брате и других рыцарях Храма. — Она наклонилась ещё ближе. — Я точно такая же. Мы с братом росли в имении Брюэр в Линкольншире. Наши родители, как и твои, умерли, когда мы были еще детьми. Мы с братом воспитывались вместе. Ричард всегда мечтал стать рыцарем, паладином. Больше всего нам обоим хотелось бежать подальше от зеленых равнин Линкольншира, от утомительного однообразия поместья, графства, от ужасного города. Ты же видел эту страну, Эдмунд. Иногда она прекрасна, иногда в ней сыро и скучно, и здесь бушует гражданская война. Мы с Ричардом непоседы, и раз отправившись в дальние края, уже не можем остановиться. — Она игриво улыбнулась. — А теперь послушай. Эту песню пел менестрель при дворе, а я запомнила. — И, не тратя лишних слов, она затянула своим красивым нежным голосом песню.

Де Пейн с нетерпением ожидал ее прихода и в последующие дни, но с течением времени Изабелла появлялась все реже. Наступили зимние холода, пришло время поста — братство рыцарей Храма готовилось отметить великий праздник Рождества. На стенах и дверях появились украшения: гирлянды зелени, веточки падуба и омелы, а рядом с ними — зимние розы. [114] Каждое утро приходил священник из ближайшей церкви Святого Андрея и запевал хоралы, подхватываемые братьями-тамплиерами; наняли и труппу бродячих актеров, которые представляли сцены Благовещения и рождения младенца Христа. Нога де Пейна заживала довольно быстро, и он снова стал подолгу гулять на подворье, захаживал к кузнецам и плотникам — надо было починить и меч, и кинжал, и кольчугу, немало пострадавшие в жестокой схватке в Куинсхайте. Пришлось полностью заменить ножны, к мечу приделать новую рукоять, клинок заточить, да и многие стальные кольца хауберка выпрямить. Розыски, теперь возглавляемые Парменио и Майелем, продолжались, но Уокин оставался неуловимым. Коронер Гастанг также неутомимо разыскивал злоумышленников. Ему очень полюбился де Пейн, и коронер регулярно наведывался на орденское подворье. Как-то раз Гастанг и Парменио вместе побывали в церкви Святой Марии в Боу, близ Чипсайда. Там укрылся некий преступник, которого считали участником нападения на де Пейна. Однако злодей этот, вцепившийся от страха в алтарь, оказался обычным разбойником

и ничего интересного им не сообщил.

114

Цветы вечнозеленого растения, произрастающего на юге Европы; ботаническое название — морозник чёрный.

Острый на язык и зоркий, как ястреб, Гастанг прятал свой деятельный ум под маской неуверенности. С де Пейном же они крепко подружились. Коронер открыто восхищался тем, что совершил Эдмунд и что он сам именовал «полным разгромом ядовитого гнезда исчадий ада». Не меньше радовался он и тому, что «Свет во тьме» со всеми своими доходами перешел теперь в собственность города.

— «Свет во тьме», только подумать! — говорил он с издёвкой. — Скорее уж тьма непроглядная в кромешной тьме. Поверь мне, Эдмунд, — он важно поднял палец, — из этого трактира исходила немалая часть всего того ужасного, что творится в городе. Там задумывалось больше убийств и прочих бесчинств, нежели в чертогах самого Сатаны. — Гастанг покачал головой. — Но у того, кто организовал покушение на тебя, золота было в достатке. — Он потер лицо, подмигнул тамплиеру. — Наняли-то они самых лучших! Погиб Мортеваль, а с ним вместе — наёмники, которых разыскивают не меньше чем в пятнадцати графствах, профессиональные убийцы, и за голову каждого были назначены награды. — Коронер негромко рассмеялся. — Вот что я скажу, Эдмунд: если тебе вздумается снова отправиться в Куинсхайт, там никто не посмеет к тебе и близко подойти!

Де Пейн проникся доверием к Гастангу и был немало польщён, когда тот пригласил его на ужин к себе домой, в узкий домик, зажатый меж двумя роскошными особняками, выходящими фасадами на Чипсайд — главную торговую улицу Лондона. Достойная госпожа Беатриса, жена коронера, оказалась миловидной женщиной, много моложе своего супруга. У них было две дочери, и мать очень гордилась ими. Рыцарь ее очаровал. За ужинами, на которые его стали приглашать регулярно, она жадно расспрашивала Эдмунда о Святой земле, Иерусалиме, святых местах, об обычаях и нарядах разных народов. Гастанг, в свою очередь, щедро потчевал де Пейна рассказами об изнанке лондонской жизни: о тех, кто пользуется услугами проституток, о сводниках и сутенёрах, о грабителях и ворах — короче говоря, о всевозможных подонках, которыми кишели, как крысами, закоулки ночного города. Он подробно говорил о ночной торговле, о подпольных рынках, бурная жизнь которых начиналась уже после того, как звучал приказ гасить огни. На чердаках и в подвалах, где ютились бродяги, обменивалось, продавалось и покупалось множество вещей, преимущественно краденых; прибыль затем ставилась на кон в азартных играх или тратилась на шлюх, и так продолжалось до первых колоколов, которые звонили к заутрене.

— Я обошёл такие места с отрядом стражников, — признался как-то Гастанг де Пейну и тут же поднял руку, прося внимательно выслушать его. — Брил шлюхам головы, приказывал им носить полосатый колпак и отправляться с белым жезлом на Кок-лейн. [115] Их сутенеров я выставил у позорного столба, а потом рассадил по клеткам в Туне или в Комтере близ Ньюгейта. Скажу больше — я обещал простить им все преступления, если они хоть что-нибудь расскажут об Уокине. Нет, — он покачал головой, — ничего! Конечно, этот злоумышленник и его ковен вполне могут скрываться где-то в городе, но никто о них ровным счетом ничего не знает. — Коронер скривился. — А твой друг-генуэзец? Тот, что спас тебя? О нём разговор отдельный. — Он наклонился и наполнил кубок де Пейна, на умное лицо коронера упали отблески свечи.

115

В средневековом Лондоне — улица, где располагались дозволенные законом бордели.

Гастанг помолчал, словно прислушивался к тому, как наверху, в светелке, смеются госпожа Беатриса и дочери. Де Пейн быстро оглядел комнату, где были с любовью расставлены шкафчики и сундуки, где плясал огонь в маленьком камине, где к стенам, обтянутым разноцветными тканями, были накрепко прибиты полочки и подставки для оловянных кувшинов, где полы были устланы толстыми ворсистыми коврами. Очень уютная комнатка, в узкие окошки которой были вставлены тонкие пластинки из рога. Окна были плотно закрыты ставнями, не пропускающими холод. Медные жаровни и железные листы с углями также надежно защищали жильцов от морозного ночного воздуха.

— Да, так вот, — коронер постучал себя по носу. — Генуэзец — чужеземец, он здесь весьма заметен, внешность у него запоминающаяся. Лондон — город маленький, другого с такой внешностью здесь не встретишь. Вот и ползёт шепоток от квартала к кварталу.

— Что ты хочешь сказать? — Де Пейн понял, что коронер намерен в чём-то обвинить генуэзца. — Почтенный Гастанг, — рыцарь поднял кубок в честь хозяина, — я путешествую со своими спутниками, но это не значит, что я им всецело доверяю.