Темный янтарь
Шрифт:
— Вот же суки, наглые, — удивился капитан с «пушками» на петлицах. – Как к себе домой[2]. Думают, вообще никто не догадается.
Янис слышал, как сидящий рядом москвич затаил дыхание. Да, сейчас поезд приблизится, по вагонам ударят орудия бронемашин, и начнется бой. Немцы, наверное, начнут выпрыгивать и разбегаться.
Нет, не угадали посыльные. Стук колес резко усилился, показалось, что приближающийся состав набирает ход – но стучало с иной стороны. Мимо станции промелькнула огромная, темная тень – идущий от Лиепаи паровоз несся на огромной
— Ох, ты ж… – пробормотал кто-то из командиров.
— Красавцы, – в голос отозвался Василек. – Точно-то как рассчитали!
На идущем навстречу составе увидели встречную тень, панически загудел паровоз – там явно пытались затормозить, возможно, дать задний ход. Но было поздно – паровоз-таран летел на бешеной скорости. Мелькнули спрыгивающие с паровоза фигурки…
Катастрофа произошла метрах в восьмистах от станции. Сначала показалось, что могучие рельсовые машины столкнулись почти беззвучно, потом чудовищно громыхнуло и вспыхнуло, да так, что вздрогнула станция. Там – на насыпи лязгало, чудовищно расползалось, вагоны лезли друг на друга…
Ошеломленный Янис не мог оторвать взгляда. Да сколько же там людей в вагонах?!
Сквозь ужасный хруст донеслось жужжание телефонной ручки, артиллерист закричал в трубку:
— Девятый, передавайте, ориентир четыре… пристрелочным…
Лежащие у насыпи паровозы и вагоны было видно отчетливо – там что-то горело. Сошедшие с рельсов, но оставшиеся на путях вагоны окутывала темнота, там что-то смутно мелькало, выбиралось из вагонов. Разрыв пыхнул левее насыпи, у одинокой сосны. Громыхнуло – посыльные отшатнулись от лопнувшего стекла в окне….
Капитан-артиллерист кричал в телефон, плотно зажимая свободное ухо. 130-мм снаряды ложились всё ближе к насыпи – наводчики 23-й береговой батареи были точны. Взлетало в воздух что-то неопределенное, бездушное, выгибались смятые рельсы… Еще и еще вспыхивало оранжевым в огненно-черной ночи…
— Прекратить огонь! – скомандовал капитан.
Стихло… только что-то относительно негромко хлопало в горящих вагонах, да трещали разрозненные выстрелы в тенях зарева. Правда, вскоре опять вовсю загремело – выдвинувшиеся по дороге бронеавтомобили ударили из пушек и пулеметов. Янису казалось, что там – у насыпи – и так всех поубивало, но, видимо, это было не совсем так. Застрекотала пулеметная установка с зенитного грузовика… Были там еще немцы, были…
— Закругляемся, – спрыгнувший с крыши старший лейтенант Василек махнул посыльным. – Давай к машине. Товарищ капитан, вы с нами?
— Да уж, подвезите, – артиллерист не отрывался от бинокля.
Спецсвязисты спустились вниз. Командир кивнул москвичу:
— Метнись к железнодорожнику, предупреди, что немцы могут начать ответный обстрел. Пусть в подвал или еще куда лезет, отсиживается. Да, и если позже будут спрашивать, пусть скажет, что взаперти держали, ничего не видел, не знает.
— Понял, передам.
— Это тебе чего, кино, что ли? – удивился Василек. – Еще насмотришься, почти-тезка. Вы бы, парни, лучше тех железнодорожников запомнили, что вовремя немцев в поезде засекли, да локомотив так от души разогнали. Вот это красивый героизм, это да.
Стрельба у разнесенного поезда стихала. Спецсвязистов догнал капитан-артиллерист, Стеценко был наготове, «Линда-2» завелась мигом.
Командиры сели в кузов, Янис слушал их разговор, мало что понимал… про ориентиры, темп стрельбы, кучность… Вообще старший лейтенант спецсвязистов знал уйму всего военного, хотя вроде бы летчик… Или все же не летчик?
***
Стояли в темноте у комендатуры, где застрял командир. В кабине похрапывали водитель и басовитый Пахомов. Яниса тоже клонило в сон – на редкие выстрелы где-то в городе организм уже не особо реагировал. Но рядом ерзал Серега, бубнил:
…— Все ж дали мы им! Вот это засада так засада! Батальона два там немцев было, не меньше…
— Не знаю, какие у немцев батальоны, но Василек говорил про усиленный взвод.
— Значит, сильно усиленный[3]! Это ж целый поезд! Может, старший лейтенант просто не знает, сколько их там было, мы же близко не подходили…
— Это Василек-то «не знает»?
— Не, знает, конечно. Это я так, размышляю. Думаю, что он не очень-то летчик. Особая такая связь. Которая разведка.
— Серый, давай не будем про то обсуждать. Оно нам знать не надо. Мы все же временные.
— Да, это жаль. Но ты прав – болтунами мы не были и не будем! – заверил суровый москвич.
— Разве что чуть-чуть, – Янис, поколебавшись, сел на тротиле удобнее и рискнул спросить: — Ты не знаешь, отчего у нашего командира этакий интерес к… ну, ты знаешь к кому.
— А, он у тебя тоже выспрашивал? – немедля догадался Серега. – Точно, у меня допытывался, а я что сказать могу? Я же и видел ее пару раз мельком. Так-то дело понятное: он геройский командир, она жуть какая симпатичная. Как тут не быть интересу?
— Э… а она точно такая симпатичная? – осторожно уточнил Янис. — Нет, девушка хорошая, я не спорю. Но чтобы так… с полувзгляда. Она же худая. Я бы даже сказал, тощая.
Москвич хмыкнул:
— Я с тебя, Ян, сильно удивляюсь. Ты балбес, что ли?
— Отчего я «балбес»? Я же правду говорю – худая.
— Да причем тут это?! Она стройная, не жирная, не откормленная, да. Изящная. И есть в ней эта… поэтичность, – Серега подумал и попытался объяснить: — Может, не поэтичность, а сказочность. Волшебность. Вот сказочная, но комсомолка. Взгляд она так и притягивает, понял? Нет, чо-то ты толстокожий, Ян. Может, ты просто к местным девчонкам привык, не замечаешь. Она же еще такая…, головой светлая как снег. Хотя некрашеная.