Темпориум. Антология темпоральной фантастики
Шрифт:
СЦЕНАРИСТ: Я всегда держу себя в руках.
ДИРЕКТОР: Вот и хорошо… Взгляни на противоположную стену. Осторожно, как бы невзначай. Осветителя видишь? Теперь метра на два выше, под потолком… Только пальцем не показывай.
СЦЕНАРИСТ: Дырка. И чего? Вентиляционное отверстие, надо полагать.
ДИРЕКТОР: Не дырка, а тайное окошко. Да не пялься туда, мало ли что!.. Видел – шторкой прикрыто? Говорят, к нам сюда наведываются и наблюдают за процессом.
СЦЕНАРИСТ: (пугливо). Кто?
ДИРЕКТОР: Ты что, дурак?
СЦЕНАРИСТ:
ДИРЕКТОР: (пожимает плечами). Есть такая легенда. Хотя… Кто знает, легенда ли? Известный кинолюб… и женолюб… вкушает плоды искусства…
СЦЕНАРИСТ: Это шутка? Ты шутишь?
ДИРЕКТОР: Я, Эдик, вроде бы главный в здешних лабиринтах, меня боятся. Я, по идее, должен всё здесь контролировать. Но это видимость, хоть и работаю на того же хозяина, что и ты. Мой уровень – не выше балкончика, где мы стоим. Так что я давно не понимаю, где кончаются шутки и начинаются специальные мероприятия.
СЦЕНАРИСТ: Тихо! По-моему, она… колыхнулась.
ДИРЕКТОР: Кто?
СЦЕНАРИСТ: Шторка…
Тёмные полоски материи, закрывающие отверстие под потолком, и вправду колыхнулись – раз, другой…
На балкончике – немая сцена.
Съёмочная площадка
Юпитеры погасли, музыка заткнулась. Аппаратура перестала шуметь. Актёры, сидя на кровати, вяло перебирают собранную для них одежду.
– Ну и балет, – говорит актёр, набрасывая на себя клетчатую рубашку.
Актриса встаёт, разглаживая помятое лицо.
– Скотина. От «щетинки» вашей у меня ожог.
– Согласно сценарию, – парирует он… и вдруг гогочет, показывая пальцем.
И впрямь смешно. Чулки на коленях у героини вытянулись пузырями, как, извините, тренировочные штаны у мужиков. Вспыхнув, актриса поспешно влезает в ночнушку и в пеньюар.
– Урод, бездарь. Будьте вы прокляты. Импотент, рухлядь…
Поправив причёску, она уходит за стеночку, – с гордо поднятой головой.
Кстати, причёска-то, в отличие от сценического костюма, с честью выдержала испытание. Великолепные букли остались нетронутыми, разве что подвинулись чуть, как парик. Всё-таки лак «Прелесть» – хороший лак. Прочный, почти железный…
В декорацию медленно вступает режиссёр. Он задумчив.
– Недурственно, голубки мои. Сделаем ещё дубль, и хватит.
– Как! Ещё дубль?! – Актёр вскакивает, забыв про трусы в руках; стоит в одной рубашке.
Режиссёр мрачнеет.
– Такое чувство, будто в сцене чего-то не хватает. Признаюсь, я шёл утром в павильон с тяжёлым сердцем. И ночью плохо спал, думал… Смотрел вот сейчас на вас, пытался проникнуться чувственной красотою, вами изображаемой, ставил себя на место зрителя… нет, не берёт.
– Вероятно, дело в исполнителях? – произносит актёр с опасным спокойствием. – Исполнители не соответствуют уровню режиссуры?
– Вы с Ларой – это вулкан, к вам – никаких претензий… Сделаем перерыв часа на два, я обдумаю ситуацию. И повторим.
– Да ты что! – ужасается актёр. – Я целиком выложился!
– Ну, три часа. Восстановишься.
– Чего тебе ещё не хватает? В объектив брызнуть?
– Кстати, свежая идея, – соглашается режиссёр. Складывает пальцы кадриком; прищурившись, смотрит сквозь эту конструкцию, что-то прикидывая в уме. – А попробуем.
– Вот тебе!!! – Актёр сопровождает выкрик неприличным жестом. – Дублёра бери! Каскадёра!
– Сергей, прекрати истерику! – кричит в ответ режиссёр. – Будет столько дублей, сколько я скажу! Или ничего не будет – ни кина, ни премии, ни твоего заслуженного звания!
Бунт подавлен. Шваркнув трусами оземь, актёр плюхается обратно на кровать… Режиссёр объявляет – всем:
– Благодарю за службу, товарищи! Встречаемся через три часа.
Подлетает актриса – уже полностью одетая (брючный костюм, сумочка, шляпка).
– Никитушка, я в буфет, хорошо? Тебя не жду. Говорят, там сосиски дают. Ещё мне Галя обещала палочку копчёной колбасы оставить… (Торопливо стирает грим, глядясь в зеркальце.) Муж возвращается с натуры, а кормить его нечем, стыд и срам…
Изящно махнув на прощание рукой, исчезает.
Помещение быстро пустеет – все прочие персонажи тоже расходятся. С балкончика спускаются высокие гости.
ДИРЕКТОР СТУДИИ: Хватит с меня, я старый человек… Но Ларочка – просто чудо! Будь помоложе, снял бы штаны и полез под софиты.
РЕЖИССЁР: Лично тренировал. А то оставайся, дублёром будешь. Морду оставим за кадром, чтоб девки на улицах на шею не вешались… (Долго, бесконечно долго смеётся. Смех превращается в икоту. Отвернувшись от собеседников, режиссёр вытирает слёзы.) До чего же хреново мне, братцы, если б кто знал…
СЦЕНАРИСТ: Что-то случилось?
РЕЖИССЁР: (тоскливо). Смыть бы плёнку. Так ведь не позволят, вот он первый и не позволит. (Показывает на директора киностудии.) Ну что, каков приговор, братцы?
СЦЕНАРИСТ: В каком смысле?
РЕЖИССЁР: Да вы там всю дорогу что-то обсуждали. Как ни взгляну на них – разговоры ведут.
ДИРЕКТОР: (начиная волноваться). Никита, что с тобой? Твоя работа – эталон вкуса, высочайший профессиональный уровень. Уверяю тебя, никаких приговоров, выговоров… тем паче – разговоров.
РЕЖИССЁР: Я творец, как бы громко это ни звучало. Кино я делаю, потому что не могу иначе. Тысячу раз тебе объяснял. В творчестве нельзя идти на сделку со своими принципами, как вы все не можете этого понять! Я уверен – без правды нет искусства. Но, с другой стороны, когда правды слишком много, когда блевать от неё начинаешь, искусство краснеет, бледнеет и прячется под лавки. Вместо космоса – пустота. А ведь вы именно этим заставляете меня заниматься, сволочи… Короче, я понял, чего мне не хватает. Уважения к самому себе, которого больше нет… (Неожиданно кричит.) Его нет, товарищи!