Тэмуджин. Книга 4
Шрифт:
– У хороших нойонов и воины будут хорошие.
– С такими внуками нам и помирать спокойнее будет.
– Верно говоришь.
– Ну, доживем до следующей осени или нет, будет видно, а эту нельзя упускать, кто угощает на этот раз?
– Я с утра велел поставить котел, уже остыло, должно быть.
– Ну что ж, пошли к тебе. А старуха не будет ворчать?
– Ты что, меня не знаешь? Когда ты видел, чтобы на моих гостей у меня дома кто-то косился?
– Ну, тогда пойдем.
Старики, мелькая на солнце гладко оструганными посохами, поплелись гурьбой между юртами.
За куренем продолжались игры подростков.
VI
Тэмуджину было не до семейных споров и недомолвок. Владея теперь, вдобавок к отцовскому войску, огромным поголовьем скота и пленных, пригнанных из похода, пастбищами, занятыми его улусом, он всеми помыслами был там, среди своих сотен и тысяч, при стадах и табунах… Нужно было все это вдруг попавшее в его руки владение устроить, разделить между подданными, разместить по урочищам, назначить пастухов, дойщиков, дать им жилье и снаряжение.
С утра до вечера он был занят делами по хозяйству, обсуждал их вместе с тысячниками, устанавливал порядки, объявлял приказы, запоминал, где и что у него имеется, старался не забывать сказанные им и услышанные от других слова, свои и чужие обещания. Часто и подолгу он задумывался о своих отношениях с другими улусами, о собственном положении среди них, рассчитывал свой вес среди нойонов, думал и о нынешнем мирном времени, и о завтрашнем дне: что нужно будет предпринять, если на его улус нападут враги…
И все время где-то рядом, вместе со смутной тревогой на душе, маячили мысли о необходимости решить наконец дело со своим противником Таргудаем, вернуть от него отцовские табуны и подданных. Взволнованно гадал он о том, как тот воспринял весть о разгроме меркитов и восстановлении улуса Есугея.
«Уж конечно, не обрадовался, – думал он, стараясь разгадать потаенную, чуждую ему душу. – Наверно, встревожился и теперь выжидает, как я дальше поступлю, подсчитывает, сравнивает наши силы…»
Тэмуджин внутренне готовил себя к тому, чтобы вновь столкнуться с ним – если и не отомстить ему за гонения прошлых лет, то хотя бы потребовать возврата отцовского имущества. В семье все прошедшие годы не забывали об этом и время от времени обсуждали – особенно часто заводила разговоры об этом Сочигэл, – вспоминая, сколько и чего им должен Таргудай, а теперь, по возвращении отцовского войска, как явственно чувствовал Тэмуджин, все ждали от него решения и по этому делу.
Первым об этом заговорил Хасар. В один из вечеров, когда сидели всей семьей за очагом, он вдруг спросил:
– Брат, а когда мы за Таргудая возьмемся?
Тэмуджин, утомленный многими делами и прибывший домой с единственным желанием отдохнуть, был раздосадован не ко времени заданным вопросом.
Сдерживая раздражение, он сказал:
– А ты что думаешь, это простое дело?
– А чего там трудного? – тот удивленно повертел головой. – Мы целое меркитское племя разгромили, а этих тайчиутов нам как тарбаганов разогнать.
– Меркитов мы с помощью Тогорил-хана и анды разгромили, – напомнил ему Тэмуджин и взялся за еду, показывая, что не желает об этом говорить.
– Ну и теперь почему бы не позвать их, – не отставал Хасар. – Ведь Тогорил тебе обещал помочь вернуть отцовский улус. И Джамухе что стоит снова подняться с нами? На то и анда. От Таргудая только шерсть полетит.
Тэмуджину не хотелось сейчас объяснять ему, что у него сложились другие отношения с ханом и андой, да и задело его то, как легко рассуждает брат о его делах.
– А ты не подумал, что это будет новая война в племени? – спросил он, теряя терпение. – Таргудай, думаешь, захочет отдать нам все просто так? А за ним стоят другие роды. Меркитов мы разгромили, потому что они чужие и всегда были нам врагами. А борджигины хоть плохие, но свои. Что люди скажут, если мы натравим на них кереитов с джадаранами? Эти ведь не просто так пойдут, они будут грабить, хватать что попало, да и неизвестно еще, сколько крови прольется… Ты хоть немного думаешь перед тем, как сказать слово?
Хасар замолчал, обиженно опустив взгляд.
– Если не понимаешь ничего, – Тэмуджин озлобленно смотрел на него, – сиди и молчи, а я сам решу, когда что начинать.
Больше в семье не заговаривали об этом. И сам Тэмуджин заставил себя на время забыть о предстоящем деле с Таргудаем, с головой ушел в устройство улуса.
Все последующие дни он ездил с нукерами по дальним урочищам, редко ночуя в своем курене, осматривал пастбища, заселял их людьми, назначал старших. Осматривал он и вновь основанные войсковые курени. И с каждым днем, вникая в новое для себя большое дело, он все больше ощущал на душе тяжесть огромного владения, павшего на его плечи. Слишком обширны были его земли, слишком много было на них людей, войск, скота и лошадей, чтобы охватить их всех мысленно и уследить за тем, что среди них происходит. Каждый курень, стойбище, каждая войсковая тысяча и сотня жили своей внутренней жизнью, часто соперничая между собой, высматривая свои выгоды в ущерб другим, и нужно было все время присматривать за ними, предупреждать споры, держать свой ум в напряжении, управляя всем улусом.
Табунщики, коровьи и овечьи пастухи подъезжали к нему со своими требованиями, ожесточенно споря между собой из-за границ занимаемых ими урочищ, жалуясь ему на самовольные захваты. Приходилось вновь и вновь пересчитывать пастбища, перегоняя стада и табуны с одного места на другое, уступая одним за счет других – чтобы хватило всем до зимы.
Тысячники слушали его, обсуждали вместе с ним дела по улусу, что-то советовали, но Тэмуджин внутренне чувствовал, что они не так, как он сам, болеют за общее дело – а больше думают о своей выгоде, да о том, что будет лучше для своих куреней, которыми они управляют. Они соглашались с ним, исполняли его приказы, а думать по-настоящему и принимать решения приходилось ему самому.
«Один отвечаю за всех, за подданных, за их семьи, за весь улус, – изредка, оставаясь наедине, между делами, думал он. – Перед отцом, перед предками, перед хаганами и тэнгэри… Но смогу ли? Одна ошибка – и все может рухнуть. Если погублю улус, не сумею удержать, позор мне перед всеми, соплеменники скажут: куда ему править таким улусом – сопли еще не просохли. И что я буду делать? Люди, вставшие под мое знамя, разочаруются и уйдут от меня…»
Одним из самых важных дел после окончания похода было принесение жертвы богам и духам предков за помощь в спасении жены, за возвращение отцовского войска, за победу над врагами – нужно было воздать им за все, как полагается.