Тень Аламута
Шрифт:
– Лишь гиена и волк вам приятели, – любезно отвечал Тень. – Ты понял, Ахмед?
– Видит Аллах, понял! – И добавил сквозь зубы – так, чтобы не слышал предводитель: – Тогда ты, Габриэль, должен быть нам всем другом. Но я не вижу этого, клянусь разводом со своими женами.
– Франкский король посмеялся над нами. Он прислал женщину разговаривать с нами.
– Смерть ей и ему! – рявкнули ассасины. – А также им всем!
– Именно. А для этого нам следует кое-что предпринять.
Дверь распахнулась. Как всегда не вовремя, ворвался
– Деда! Мой знаменитый деда Джебаил!
– Ишь, постреленок, – умилились ассасины. – И не ведает, что врываться к старшим запретно для него.
Не успел Габриэль сурово нахмуриться, как мальчишка повис у него на шее:
– А что я знаю, деда! Слусай зе.
До ассасинов доносились лишь отдельные слова: «лыцаль», «месь не дал», «на клысе сидит». От удивления Тень забыл даже отшлепать ребенка.
– Воистину Аллах благоволит нашему делу! – воскликнул он, когда Гасан закончил ябедничать. – Только что планы кафиров стали открыты нам и дозволены. Отныне в них нет тайны.
– Повелитель, давайте зарежем их в их же постелях! – схватился за кинжал Ахмед.
– Нет. Кафиры привычны к сражениям. И хотя один правоверный стоит в бою десяти франков, мы рисковать не станем. – Тень поманил своих соратников к себе: – Вот восемь фиников. Кому их дать?
– Мне! – объявил Ахмед по прозвищу Поджигай.
– И мне! Мне! – вразнобой загомонили ассасины. Последний финик достался маленькому Абдулле.
– Каждый финик – это жизнь одного из франков. Я объясню вам, как поступить. Завтра Аллах поможет вам погубить всех спутников проклятой франкской девицы.
Малыш Гасан сидел с сияющими глазками:
– Это мой знаменитый деда Джебаил. А у вас нет такого деды!
МЕЛИСАНДА И ВЕНЦЕНОСНЫЙ УПРЯМЕЦ
Гильом де Бюр умел находить нужных людей. Может, по запаху, а может, по внешнему виду, но в любой толпе он безошибочно выделял тех, кто ему нужен. Наверное, потому, что сам принадлежал к таким. Разговаривая с Бертраном, коннетаблем Антиохии, он не мог отделаться от ощущения, что стоял перед зеркалом.
– Сир коннетабль, вы, конечно, понимаете, что я приехал в Антиохию не просто так.
Бертран оценил величину брюха Гильома и утвердительно кивнул. Сам он был толще де Бюра и оттого относился к нему покровительственно.
– Ядумаю, сир коннетабль, вы приехали, чтобы переговорить с князем Боэмундом.
– Именно так, сир коннетабль. Мы, видите ли, хотим Тир воевать…
– …и вам нужны войска. Сколько?
Как уже говорилось, Гильом прекрасно понимал Бертрана. А потому знал: вопрос «сколько» мог относиться к чему угодно, только не к численности войск.
– Наклонитесь поближе, сир коннетабль, – ответил он. – У стен могут быть уши.
Бертран отечески улыбнулся. Дворец князя строился по последнему слову зодческого мастерства. В стенах побулькивали «глухие» фонтаны – чтобы исказить звуки разговоров
– Говорите шепотом, сир коннетабль, – разрешил Бертран. – Я весь внимание.
Поросшее черным жестким волосом ухо антиохийца придвинулось к де Бюру. Он прошептал несколько слов, и брови Бертрана одобрительно поползли вверх.
– Это князю. Вам же, сир коннетабль, причитается другая сумма…
Вновь шепоток.
– Так-так. Это весьма приемлемо, сир коннетабль. Очень даже.
– И вы посодействуете в моем деле?
– О! Еще как. Видите ли, сир Гильом… Вы ведь позволите так себя называть?..
– Несомненно. Мы ведь друзья, сир Бертран.
– Истинно, сир Гильом, истинно! Так вот, друг мой, будем смотреть правде в глаза. Мессир Боэмунд – маленький своевольный паршивец. Он склочен, упрям, дерзок. Вбил себе в голову, что не будет слушаться ничьих советов. Мальчишка!
– Значит, он неуправляем?
– Отнюдь. Как раз из-за этого упрямства им легко вертеть. Дело в том, что, кроме вас, аудиенции попросили еще двое. Некто румиец Алексей и… догадайтесь, сир Гильом.
– Хм? Понс Триполитанский?
– Холодно.
– Тогда – Жослен Эдесский?
– Лед. Лед и снег.
– Сдаюсь, сир Бертран. Не томите! Неужели Морафия?
– Нет, друг мой. Мелисанда, дочь короля Балдуина.
– Христос превеликий! Быть того не может! И чего она хочет?
– Ей нужны войска, чтобы атаковать Халеб. Взбалмошная девчонка мечтает освободить своего отца.
– Но помилуйте, сир Бертран! Так же политика не делается. Кто в силах захватить Халеб, где собраны добрые три четверти всех сирийских войск?
– Именно поэтому аудиенция Мелисанды назначена после встречи с румийцем.
– А моя?
– А ваша, сир Гильом, состоится в последнюю очередь. Но я бы посоветовал на нее не ходить. Отговоритесь какими-нибудь пустяками. Важно дать мальчишке понять, что мы без него обойдемся.
– Странный способ добиться своего.
– Верьте мне, сударь. Это вернее всего приведет вас к вашей цели.
Да. Таков парадокс юношеских прыщей и ломки голоса. Сперва тебе двенадцать. Потом тринадцать и четырнадцать. Потом – целых шестнадцать! Время идет, неумолимо приближается старость, а окружающие всё не замечают тебя. Что остается делать?
Боэмунд II сполна хлебнул горестей и обид, присущих шестнадцатилетнему возрасту. Отец его – легендарный де Тарент – тоже носил имя Боэмунд. Мальчишке постоянно ставили на вид: «ваш папочка не чавкал за обедом», «если бы ваш отец вертелся за молитвой, как вы, он бы не захватил Антиохии». И, наконец, главное: «будьтежедостойнысвоегоимени!». О, это проклятье! Вся жизнь в тени отца. Куда ни ступни, куда ни плюнь, всюду де Тарент.