Тень Азраила

Любенко Иван Иванович

– Вот и чудно! Вы уж поторопитесь, дорогой мой, поторопитесь. А то, не ровен час, война разразится. Связь со мной держите через посольство. Шифровать соблаговолите самолично. Ключ к шифру вам передадут. А сейчас извольте проследовать в канцелярию. Бумажные дела – суть неприятные, но от них никуда не денешься. Даст Бог, скоро вернетесь. – Мирский встал с кресла.

– Честь имею, – попрощался Ардашев и покинул кабинет.

Блуждая по коридорам некогда родного ведомства, именуемого в дипломатическом просторечии Певческим мостом – так называли МИД по месту нахождения здания, – все еще присяжный поверенный слегка загрустил. «Вот и закончилась моя спокойная провинциальная жизнь. Прощай,

хлебосольный Ставрополь. А вместе с ним придется забросить и литературные начинания. А впрочем, – возразил он сам себе – возможно, я не прав. Ведь написал же Пушкин «Путешествие в Арзрум», следуя за армией графа Паскевича. Правда, если разобраться, это лишь дорожные впечатления, и не больше.

Уже в поезде, за несколько верст до родного вокзала, на память Ардашеву вновь пришли строки из пушкинского произведения: «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мои взоры за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это – снежные вершины кавказской цепи».

II

Вероника Альбертовна проплакала два дня. Ничто не могло утешить верную подругу присяжного поверенного: ни перспектива жизни в столице, ни обещание привезти чудный ширазский шелк или хорасанские ковры. То же и горничная Варвара – утирала украдкой слезу и ходила с красными глазами. Семь лет прожила она в этой тихой бездетной семье, и обитатели модного особняка на Николаевском стали для нее почти родными. Вот и сидела она теперь на краешке стула, теребила край косынки, вздыхала и прислушивалась к разговору, доносившемуся из адвокатского кабинета:

– Знаю я, Климушка, знаю, родной, что уезжаешь ты надолго. Сердцем чувствую. Да и куда? К этим нехристям? А что они с Грибоедовым сделали? Голову отрезали и три дня по городу носили на палке. А тело, обвязав дохлыми кошками и собаками, все это время таскали по земле! А потом, когда труп ссохся и почернел, выбросили в выгребную яму! Разве это люди?!

– Рази люди? – вторила из-за двери Варвара, роняла слезу и осеняла себя крестным знаменьем.

– Успокойся, милая, успокойся! – утешал жену Ардашев. – Это когда было-то? Почти сто лет назад! Сейчас там все по-другому. Вот и дорогу железную скоро построят, нефть добывать начнут, концессии, цивилизация…

– Цивилизация? Да нет там никакой цивилизации! Ты думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, подруги мне не рассказывали, что они с казаками нашими там вытворяют, стоит кому-нибудь от своих отбиться? Руки, ноги обрубят, нос отрежут, глаза выколют, только язык оставят, чтобы плакать да кричать мог! Звери – одно слово.

– Чистые звери! – причитала, всхлипывая по-детски, горничная.

– Варвара! – не удержался Ардашев. – Варвара, подите сюда!

– Звали? – утирая красные глаза, осведомилась девушка.

– Принесите мне коньяку и две рюмки лавровишневых капель. Извольте поторопиться.

Не прошло и трех минут, как горничная явилась с подносом. Ардашев передал рюмку с микстурой жене, налил себе коньяк и, глядя на служанку, сказал:

– Берите успокоительное, голубушка. Это вам.

– Ну что вы, зачем? – смущенно пролепетала она, но подчинилась, взяла.

Клим Пантелеевич поднялся.

– Итак, милые дамы, предлагаю выпить за отъезд. Я ненадолго. Месяц-два – не больше.

Вероника Альбертовна всхлипнула и опрокинула содержимое, будто там была водка. Точно так же поступила и Варвара.

Утром он уехал.

III

Потом был поезд. Пересадки. Вокзалы. Пассажиры, снующие словно муравьи. В Баку Ардашев прибыл как раз перед отплытием «Цесаревича» и даже не успел составить собственное

впечатление о городе. Зато плавание на пароходе воскресило из памяти уже изрядно забытые воспоминания средиземноморского круиза четырехлетней давности.

Каспийское море не Черное и уж точно не Средиземное, да и «Цесаревич» по размерам не дорос до «Королевы Ольги», но сходство в пейзажах все же имелось. Перед глазами вояжера вновь простиралось коломянковое, застиранное синькой небо, черный дым, похожий на срезанную спиралью яблочную кожуру, и далекий, слившийся с горизонтом берег.

Публика на судне была самая разномастная: туркмены в цветастых халатах, турки, татары, армяне и грузины. На глаза попались два инженера в форменных мундирах и геолог. Эта небольшая компания о чем-то оживленно спорила. Мимо них простучали каблуками две персиянки в чадрах и бесследно исчезли в чреве парохода. Неожиданно среди этой пестрой восточной толпы Ардашев увидел православного батюшку. В одной руке у него был самовар, завернутый в рогожу, а в другой – потертый коричневый чемодан. Священник был одет в просторную рубаху, подпоясанную тонким ремешком, брюки, заправленные в сапоги, и легкий пиджак. И хотя он был в мирской одежде, но все равно смотрелся неким инородным телом среди собравшегося люда. Вероятно, такое ощущение возникало из-за выражения лица батюшки: задумчивый, несколько философический взгляд, умные глаза и густая, аккуратно постриженная окладистая борода.

– Не только русские, но и персы пристрастились к самовару. Они его так и называют: «самовар», а вот стакан почему-то «истаканом» кличут. Хорошо еще, что не «истуканом».

Статский советник повернулся. Перед ним стоял казачий офицер богатырского вида.

Слегка склонив в приветствии голову, Ардашев пояснил:

– «И» прибавляется потому, что персидское слово не может начинаться двумя согласными. – Такова структура их языка.

– Вот как? Не знал. Кстати, позвольте отрекомендоваться – подъесаул Летов, Михаил Архипович. – Военный протянул руку и внимательно оглядел собеседника. «Судя по одежде (светлый костюм, белоснежная сорочка, запонки с брильянтами, кремовая бабочка, туфли молочного цвета из дорогой мягкой кожи и легкая светлая шляпа), этот господин имеет не только хороший вкус, но и солидный достаток».

– Клим Пантелеевич Ардашев, – ответил на рукопожатие статский советник и в свою очередь бросил взгляд на нового знакомого. «Несомненно, это боевой офицер. На вид лет тридцать. Шрам на левой щеке – явно от сабельного удара. И карманные часы без крышки – надо же! – прикреплены ремешком к кисти правой руки. Вероятно, так удобнее в бою».

– А вы в Персию по службе или так, вояжируете? – поглаживая аккуратные усы, поинтересовался Летов.

– По службе.

– Фамилия ваша мне как будто бы знакома… Простите, а у вас, случаем, в Ставрополе нет родственников?

– Я сам оттуда.

– Неужели! Выходит, мы не просто попутчики, а еще и земляки. Я окончил Ставропольское реальное училище, а потом и военное Алексеевское. – Офицер наморщил лоб и вдруг воскликнул: – Ах да! Кажется, вспомнил! В Ставрополе проживает присяжный поверенный Ардашев. Ваш однофамилец или брат?

– Это я и есть. – Клим Пантелеевич улыбнулся одними глазами. – И вы правы: я действительно еще недавно был адвокатом. Но теперь вот служу в МИДе.

– Правда? Искренне рад знакомству! – Богатырь с такой силой принялся вновь трясти руку новому знакомцу, будто проверяя, насколько прочно она прикреплена к туловищу. – Я много слышал о ваших удивительных расследованиях – говорил он скороговоркой, – и читал рассказы Кургучева о вас, но никогда… никогда не думал, что вот так, запросто, с вами познакомлюсь.