Тень Большого брата над Москвой (сборник)
Шрифт:
И он уезжал. Но наступало утро, и вновь надо было возвращаться в это кишащее приведениями проклятое место.
В последнее время он все чаще и чаще стал задумываться над тем, какую роль уготовила ему судьба в истории этого никем до конца не понятого государства. Когда ему задавали вопросы о том, как он видит свое будущее после окончания срока пребывания в роли Большого Брата, он растеряно пожимал плечами и говорил: «Думаю, что для меня найдется место в этом мире».
На самом деле, он так до сих пор и не смог определить для себя, что
Но дни шли нескончаемой чередой. И с каждым прошедшим годом он все больше и больше начинал ощущать груз ответственности за то, что делает. И от этого становилось по-настоящему страшно.
Проснувшись однажды утром, он вдруг понял, что неуемная народная любовь, о которой ему постоянно твердили, — это всего лишь очередной миф. Потому что от любви до ненависти только один шаг. И этот шаг неизбежен. Он всеми фибрами души чувствовал его приближение. Но хотелось задержаться в сладостном забвении как можно дольше.
Когда кто-то из советников начинал говорить о зреющих гроздьях недовольства, Большой Брат выслушивал это с видимым спокойствием. Но где-то там — на самом дне души — все сжималось в предчувствии неминуемой беды. Самому реагировать, а, тем более, возражать по данному поводу не хотелось. В такие моменты становилось крайне неуютно и тоскливо. Именно поэтому, когда в подобные мгновения подключался Браток и своими бодрыми доводами разбивал сомнения оппонентов, Большой Брат был ему крайне признателен.
Первый тревожный звонок прозвучал в тот день, когда он увидел перекошенные лица стариков на улицах. Они стояли на февральском морозе, закутавшись в старые поношенные пальто и полушубки, плотно прижавшись друг к другу и опираясь на древки плакатов. Никто из них не кричал и не размахивал руками. Но в глазах был глухой, не скрываемый укор. А на плакатах корявыми старческими руками было выведено «Мы больше не верим Большому Брату!» и «Дайте нам спокойно умереть!»
Эта, случайно увиденная в новостях по телевизору, картинка глубоко запала ему в душу. На следующий день, еще из машины по телефону, он потребовал от Премьера объяснений. Тот долго чего-то мямлил. И, наконец, пообещал прибыть со специальным докладом по данному поводу.
Браток же был, как всегда, весьма прагматичен и излучал полный оптимизм.
— Я думаю, что это — специально организованная акция. Несчастных стариков используют в своих корыстных целях наши враги. Им хочется раскачать политическое равновесие и развалить государство. Мы этого не допустим!
Выглядело вполне обоснованно и убедительно. Поэтому уже к обеду было принято решение и дано указание силовикам выявить всех зачинщиков. А министру Общественного Здоровья и послушным депутатам Верхнего Совета были даны указания «больше работать с населением, разъясняя суть проводимых реформ».
Но осадок на душе остался. Тем более что следом за стариками на улицу вышли студенты и домохозяйки.
Именно
Но в первую очередь он «повернул лицом к народу» Большого Брата, настойчиво порекомендовав ему устроить легкий публичный разнос министрам и депутатам, выступить в так хорошо отрепетированной роли «Отца нации».
И на экранах телевизоров опять появились благостные лица сограждан. На какое-то время даже сам Большой Брат вдруг уверовал в возможность некоего «гражданского мира» и «социального спокойствия». Но предчувствия большой беды все чаще и чаще наведывались к нему тревожными короткими ночами.
Когда советники предложили ему поменять Премьера, он размышлял недолго. Стало совершенно очевидно, что кому-то нести ответственность за серьезные просчеты в экономике придется. Больше всего на эту роль подходил Премьер.
Еще в момент назначения Премьера после победных выборов Большого Брата на второй срок всем было очевидно, что он — фигура временная, предназначенная для сугубо практических целей — проведения непопулярных структурных преобразований в государстве. И он свое дело сделал. И теперь должен был, как шекспировский Мавр, тихо удалиться. По мнению членов «семьи» Премьером должен был стать спокойный преданный гуманитарий.
На эту роль выбрали Братка.
Большой Брат вдруг уверовал, что именно его прагматический оптимизм может стать спасительной соломинкой для установления гражданского мира в стране. Кроме того, за него тихо, но настойчиво, хлопотали наиболее преданные Олигархи и Дед.
Правда, уже подписав Указ, Большой Брат вдруг подумал о том, что в случае чего его место займет именно Браток. Но об этом «в случае чего» долго размышлять не хотелось. Потому что даже представить себе Братка на своем месте — казалось полным абсурдом. Спецслужбы давно докладывали ему о чечерском происхождении Братка и его связях с формальными и неформальными чечерскими лидерами. Особенно — с весьма амбициозным и непредсказуемым молодым вице-премьером. Это обстоятельство многих настораживало. Но Большой Брат считал именно данное обстоятельство гарантией от всякого рода случайностей. Потому что именно противовес Братку со стороны «силовиков» мог уравновесить силы внутри Палаты.
И все-таки, узнав о готовящемся Указе, к нему «на огонек» забежал старый товарищ по Службе Безопасности и пытался в последний момент предостеречь. Он разложил перед Большим Братом «прослушки» телефонных разговоров Братка и, указывая на отдельные фразы, пытался доказать ошибочность готовящегося решения.
Тексты «прослушек» не понравились. Но менять решение уже было поздно.
Видимо, таковы закономерности политической жизни. Сомнения всегда приходят в последний момент. Решения рождаются мучительно. И все равно бывают ошибочными.