Тень единорога
Шрифт:
Однако, достигнув Лордата, отнюдь не постоялый двор обнаруживает она под городскими стенами, когда взирает на окрестности с небольшого холма.
Там ее ждет зрелище абсолютно неожиданное, — бродячий цирк раскинул свой шатер на зеленом лугу, в низине. Довольно большой, ярко-красным пятном он выделяется на изумрудной траве. Вокруг расставлены фургоны циркачей, снуют вездесущие торговцы сластями и всякой мелочевкой, которые всегда окружают подобные представления. И разумеется, толпятся городские детишки, радуясь нежданному развлечению. Где-то здесь, похоже, должна быть и Мхаири…
Привязав лошадь у специально устроенной коновязи неподалеку от ручья и кинув монетку мальчишке, присматривающему за лошадьми, Соня отправляется на разведку. Ближе к вечеру народу здесь столько, что не протолкнуться.
Артисты хорошо рассчитали время прибытия. Окрестный люд, закончив сбор урожая, отторговавшись на ярмарке и завершив все дела, готов теперь все свое время, небогатые сбережения и радостное внимание отдать веселью и развлечениям.
В ожидании представления, которое должно начаться в большом шатре ближе к ночи, селяне и горожане степенно расхаживают по лугу, дивятся на зверей в клетках, заглядывают в шатры гадалок и предсказателей, глазеют на фокусников, выдыхающих огонь, и акробатов, совершающих ловкие прыжки и кульбиты. Чуть в сторонке между деревьями натянул свою проволоку канатоходец, под ним стайка мальчишек, раскрыв рот и толкая друг друга локтями, спорят на последние медяки — упадет или нет…
Чуть дальше зазывала приглашает желающих вскарабкаться на специально врытый в землю столб, чтобы снять закрепленное на верхушке кольцо и получить за это невиданный приз…
В общем, все как и положено на любой ярмарке. В другое время Соня и сама, сбросив с плеч груз забот, с удовольствием смешалась бы с толпой, накупила бы себе сластей, польстилась на какое-нибудь медное колечко или талисман… носить бы, конечно, никогда не стала, но в ней, как и во всякой женщине, сильна любовь тратить деньги под влиянием момента, — это улучшает настроение и дарит веселье.
Мужчины, разумеется, уже расселись за столами и хлещут вино, пока жены и дети развлекаются поодаль… Вот только ни у клеток, ни у шатров, ни рядом с канатоходцами Соня не замечает девчонки лет двенадцати с голубыми глазами и длинными белыми волосами до поясницы. Жители Офира все больше смуглы и черноволосы. Подобная внешность здесь в диковинку, и девчонка выделялась бы не хуже белой вороны. Однако, сколько ни ищет воительница, все без толку.
А тем временем у входа в большой шатер начинают голосить зазывалы, и народ потихоньку подтягивается к отвернутому пологу и, вручая двум здоровякам в пестрых плащах монетки, проходит внутрь. На лицах смесь предвкушения чуда и сдержанного скептицизма, — мол, знаем мы этих всех циркачей, и нас, людей бывалых, ничем не удивишь… Однако удивления хочется, и надежда на чудо, как всегда, неистребима. Поколебавшись, Соня, также в надежде на чудо, хотя и совсем другого рода, вливается в толпу. И также проходит в шатер.
Вокруг арены установлены легкие складные лавки, которые, должно быть, циркачи возят с собой, но большинству зрителей приходится стоять. Соня тоже заплатила за стоячее место, и ей стоит больших трудов протиснуться поближе, туда, где ей все будет хорошо видно.
Зато теперь она оказывается буквально в нескольких шагах от арены. Уж если не удалось пока отыскать беглянку, то хоть налюбуется представлением всласть…
В последний раз в бродячем цирке ей довелось побывать, наверное, лет десять назад, еще когда она жила в Хауране. Тогда они с подружками сбежали из под строгого надзора тетушек и провели удивительный вечер, любуясь на силачей, дрессированных львов и прочие чудеса этой неведомой, но такой яркой и восхитительной жизни… До сих пор тот день вспоминался ей как самый лучший праздник, и даже последующая трепка от наставников ничуть не омрачила детского восторга.
И сейчас, хотя на происходящее она взирает уже совсем другими глазами, видя усталость на лицах циркачей и отмечая их потрепанные костюмы и все прочие, отнюдь не праздничные шрамы нищеты и отметины беспощадного времени, все равно в душе живет предвкушение праздника.
Вместе с толпящейся вокруг детворой она хлопает в ладоши и заливисто смеется над шутками и потешными гримасами обезьянок, замирает и затаивает дыхание, когда балансирует под самой крышей шатра акробат на ходулях, вскрикивает от восторга, когда принимается вытворять свои чудеса фокусник в черном плаще и серебряной полумаске, которого публике представили не иначе как великим стигийским колдуном Менхатапом…
Впрочем, все это мало отличается от того, чем циркачи потчевали публику за стенами шатра, и невольно Соня начинает, терзаться удивлением, чего же ради их заставили платить деньги, чтобы увидеть все тоже самое, что до этого показывали совершенно бесплатно. Или же хозяева цирка приберегают некое таинственное угощение напоследок?..
И точно, слуги в блестящих трико принимаются гасить все факелы, кроме трех, освещающих самый центр арены, из бокового прохода выбегает распорядитель, — должно быть, сам хозяин балагана — и громовым голосом ревет:
— А сейчас, благородные месьоры, их прелестные супруги и отпрыски, добрая публика, щедрые господа зрители, позвольте представить вам истинное чудо из чудес. Перед вами не обитатель нашего бренного мира, но создание звезд, истинная фея из детских сказок, она пришла к нам сквозь лунные врата, спустилась в сей грешный мир лишь для того, чтобы подарить вам чудо, мгновение подлинных грез, которые на глазах у вас сделаются реальностью. Она не человек, месьоры и дамы, она почти богиня, небесное создание — и имя ей… Тиания!
Не Мхаири, нет, но для Сони это не имеет никакого значения. Сердце екнуло еще при первых словах распорядителя, и ей не нужно даже видеть ту, что появиться сейчас перед ними. Она уже знает, что достигла цели. Таинственная беглянка, пропавшая подопечная Ньялмара перед ней.
Она возникает словно бы из ниоткуда, как будто в темноте вспыхивает слепящий язычок белого пламени. У нее белоснежные волосы и такое же белоснежное просторное одеяние, и вся она белая и точно светится изнутри, похожая скорее на призрак, нежели на живого человека. Рациональное зернышко в сознании Сони говорит, что здесь нет никакого чуда, и девчонка попросту выступила из тьмы на свет, а все прочее — лишь обман зрения, но глаза отказываются верить столь простому объяснению.
Она подобна капельке росы, она вся — звенящая натянутая струна, поющая на какой-то недосягаемой, высокой, прекрасной ноте… Затем Соня понимает, что девочка и впрямь поет. Ее песня почти лишена слов, лишена мелодии, эта песня скорее похожа на тонкий, очень мелодичный стон или крик, или даже вой, если бы только вой мог быть так невыразимо прекрасен, что от красоты его грозило бы разорваться сердце.
..А затем начинает идти снег.
Откуда-то из-под купола шатра, кружась и переливаясь, медленно, в загадочном танце опускаются к людям крупные сверкающие белоснежные снежинки. Каждая из них светится изнутри, каждая представляется невыразимой драгоценностью. Люди следят за ними, не в силах отвести взора, — так, словно каждый из них выбрал одну, предназначенную именно ему, и впивается в нее глазами, силясь проникнуть в сверкающие, ослепительные глубины льда и света.