Тень единорога
Шрифт:
Мхаири мало чем напоминает Соню в детстве, но этот упрямый взгляд исподлобья воительнице прекрасно знаком, поэтому, оставаясь внешне расслабленной, она держится постоянно настороже, ожидая от своей подопечной самого худшего.
Однако время идет, они успевают сделать еще два привала, но малышка пока никак не проявляет своего дурного нрава. Она не делает попыток разжалобить Соню и, похоже, даже не настроена на побег: не осматривается исподтишка по сторонам, не пытается отвлечь внимание воительницы… Ничего из того, что могла бы предпринять сама наемница на ее месте. Впрочем, тут же напоминает она себе, Мхаири совсем другая, она владеет магией, а значит,
Тем не менее, до постоялого двора они добираются без всяких приключений. Здесь чуть более многолюднее, нежели два дня назад: пирует какая-то развеселая компания купцов со своими охранниками. Оценив опытным взглядом ситуацию в обеденном зале, Соня морщится недоверчиво и спрашивает у хозяина, нельзя ли им поужинать у себя. Но тот с сожалением разводит руками. Он был бы рад услужить двум прелестным гостьям, но Небо свидетель, ему и так не хватает рабочих рук. Недавно уволилась служанка, а вторая беременная, двигается медленно, неповоротливая, словно медведица, где уж тут поспеть, уследить за всеми… даже в обеденной зале заказы принимают с опозданием, клиенты сердятся, того и гляди скандал поднимут, а если еще они примутся разносить еду по комнатам… нет, нет добрая госпожа, и не просите, и не предлагайте заплатить вдвойне, это никак невозможно!.. Либо вы ужинаете внизу со всеми, либо ложитесь голодными…
Ругнувшись сквозь зубы, Соня идет с Мхаири в общую залу и усаживается за самый дальний столик в углу, надеясь, что тень укроет их от любопытных взглядов. Надежды оправдываются лишь отчасти, ибо обе они обладают слишком яркой внешностью, чтобы можно было их не заметить: одна статная, с огненно-рыжими волосами, да еще и в мужской одежде и при оружии; другая — хрупкая и трепетная, словно лепесток астры, с волосами цвета свежевыпавшего снега… Нет, решительно, не обратить на них внимания невозможно. Тем не менее, ужин проходит относительно спокойно.
Конечно, на них косятся, перешептываются между собой мужчины, купцы даже, осмелев, посылают им от своего стола кувшин вина, который Соня отвергает с любезной улыбкой, должным образом отблагодарив дарителей через хозяина гостиницы… Но гостьи приехали достаточно рано, когда обедающие не успели выпить слишком много, и вино не лишило их остатков приличных манер. Мужчины держат себя в рамках, они не достигли еще той степени опьянения, когда любая женщина кажется им доступной, словно портовая шлюха.
Именно в тот момент, когда ситуация, кажется, начинает переходить за грань дозволенного, слышатся раскованные шутки, а за столом охранников кто-то затягивает разухабистую песню, Соня со своей подопечной торопливо приканчивают ужин. И едва дождавшись, чтобы девочка проглотила последний кусок, наемница рывком вытягивает ее из-за стола и ведет за собой наверх.
Мхаири подчиняется безропотно, словно кукла. Правда, на несколько мгновений она застывает у выхода из обеденной залы и обводит мужчин странным взглядом — то ли испуганным, то ли оценивающим, — но Соня уводит ее, не дожидаясь, что будет дальше, и потому не видит в происшедшем никакой особой опасности. Впрочем, возможно, что опасности и на самом деле нет, а с ней просто играет шутки расшалившееся воображение и привычка во всем и везде усматривать угрозу.
Как бы то ни было, наемница вздыхает с облегчением, лишь когда, запалив свечу в крохотной комнатенке, которую им отвел хозяин постоялого двора, она задвигает тяжелый засов и, присев на постель, скидывает сапоги:
— Ну, все ложимся спать! — объявляет она с усталым вздохом.
Мхаири покорно усаживается с другой стороны кровати и, немного помедлив, начинает раздеваться
Скинув себя пропыленную дорожную одежду и мечтая, словно о благословении, о том дне, когда они доберутся наконец до Келадиса, и там можно будет отправиться в купальню, чтобы как следует смыть дорожную грязь, Соня задувает свечу и ныряет под одеяло. Она засыпает даже прежде, чем голова ее успевает коснуться подушки.
Ей мерещится, будто где-то далеко-далеко, на самой границе сознания, доносится едва слышный высокий звук, точно монотонное пение… или вой, — как воют волки, приветствую полную луну… А затем снежинки начинают падать, проникая сквозь сомкнутые веки, — они мягкие и теплые, похожие на пушинки. Они укутывают ее легчайшим облачком, укачивают и убаюкивают, и каждая из них поет свою собственную песню…
Забыв о том, что ей следует дремать сторожко, вполглаза, Соня всем сердцем предается этому наслаждению. Таким крепким и безмятежным сон ее не был с самого детства. И сейчас на заснеженной поляне зачарованного леса, куда она выбегает, заливисто хохоча и подпрыгивая, словно несмышленая малышка, ей навстречу выходят они, ее давно ушедшие в мир иной родные… сперва мать, высокая и строгая, с огненно-рыжими волосами, уложенными на голове в корону, какую Соня с тех пор, повзрослев, много раз пыталась, но так и не сумела повторить, ибо никто здесь, на юге не ведает, как заплетать волосы в такую прическу… Здесь и отец, плечистый и молчаливый; губы его, как обычно, сурово сжаты, но в чуть раскосых гирканских глазах таится лукавая усмешка.
Кажется, он, как всегда, готов вот-вот рассмеяться и потешить любимую дочурку какой-нибудь новой забавой…
За ними еще три тени, и Соня, даже не видя пока их лиц, уже знает, что это ее братья и сестра. Она уже готова кинуться к ним в объятья, ибо они, остановившись на краю поляны, тянут к ней руки с любящей улыбкой…
— Они могут остаться с тобой навсегда, если ты пожелаешь! — раздается откуда-то сбоку мелодичный голос и, обернувшись, Соня видит единорога.
Какое-то воспоминание начинает брезжить в уголке сознания… странная мысль или догадка… она никак не может ухватить ее, — что-то такое, о чем ей следовало бы знать или помнить…
Внезапно понимание накатывает ледяной волной, и Соня на дрожащих ногах делает шаг к волшебному зверю
— Они же все умерли!
Будь единорог человеком, она могла бы поклясться, что в этот момент он пожимает плечами.
— И что с того? Сейчас они здесь, рядом с тобой! Разве тебе этого мало?
Но воительница уже стремительно вырывается из-под власти колдовского леса. Резким движением она сбрасывает с плеч и волос насыпавшийся снег, затем встряхивает головой
— Они мертвы, и все это ложь… Я не нуждаюсь в твоем обмане!
Единорог отступает на шаг, в сапфирово-синих глазах мелькает искреннее непонимание и обида, а фигуры на краю поляны неумолимо начинают таять, словно подергиваясь искрящейся дымкой.
— Но почему? Это ведь дар тебе! Почему ты отказываешься?
— Я не нуждаюсь в твоих дарах! Вообще, ни в чьих! — восклицает она. — Мне не нужны подпорки, чтобы быть сильной. Мне хорошо и такой, как я есть, без всего этого… — она презрительно обводит рукой зачарованную поляну.