Тень Гегемона
Шрифт:
Поэтому, как только Ахилл привел себя в порядок после перелета через Тихий океан и Анды, Питер пригласил его на ланч.
Ахилл, конечно, явился и, надо сказать, удивил Питера тем, что вроде бы вообще ничего не пытался делать. Он поблагодарил за спасение и за ланч примерно одним и тем же тоном – искренне, но без особой благодарности. Разговаривал он непринужденно, приятно, иногда забавно, но ни разу не пошутил. Он не стал поднимать тему международного положения, недавних войн, причин своего ареста в Китае, не задал ни единого вопроса, зачем Питер его спасал и что собирается делать с ним дальше.
И не спросил
В то же время он вроде бы ни от чего не уклонялся. Казалось, достаточно Питеру спросить, каково это было – предать Индию и устроить мятеж в Таиланде, чтобы вся Южная Азия упала в его руки созревшей папайей, и Ахилл расскажет несколько забавных случаев, а потом перейдет к похищению детей из джиша Эндера в Командной школе.
Но раз Питер на эту тему не заговаривал, Ахилл скромно воздерживался от упоминания своих достижений.
– Я хотел спросить, – начал Питер, – ты сильно устал от борьбы за мир во всем мире или согласен был бы нам здесь помочь?
В ответ на едкую иронию Ахилл даже глазом не моргнул, а ответил так, будто принял слова Питера за чистую монету.
– Я не знаю, пригожусь ли, – сказал он. – Я последнее время был вроде как ориенталистом, но, судя по положению, в котором меня нашли твои солдаты, не очень хорошим.
– Ерунда, – отмахнулся Питер, – каждому суждено иногда ошибаться. Мне кажется, что твоей ошибкой был слишком громкий успех. Не помню, буддизм, даосизм или конфуцианство учат нас, что поступать безупречно – поступать ошибочно. Такое действие провоцирует зависть, а потому совсем не безупречно.
– Мне кажется, это были греки. Совершенство вызывает зависть богов.
– Или коммунисты. Срезать голову каждой былинке, которая возвысится над остальными.
– Если ты считаешь, что я чего-то стою, – сказал Ахилл, – я буду рад сделать все, что в моих силах.
– Спасибо, что не сказал «в моих скромных силах». Мы оба знаем, что ты мастер большой игры, и я лично никогда не хотел бы играть против тебя один на один.
– Я уверен, что ты бы запросто выиграл.
– Почему ты так думаешь? – спросил Питер, разочарованный этими – первыми за весь разговор – льстивыми словами.
– Потому что, – ответил Ахилл, – трудно не проиграть, когда все козыри у твоего противника.
Значит, не лесть, а реалистическая оценка ситуации.
Или… или все-таки лесть, потому что у Питера точно не было всех козырей на руках. У Ахилла почти наверняка их осталось достаточно, раз он имел к ним когда-то доступ.
Питер обнаружил, что Ахилл умеет быть очень обаятельным. Была в нем какая-то благородная сдержанность. Ходил он довольно медленно – наверное, привычка с тех времен, когда он еще хромал, – и не делал попыток доминировать в разговоре, хотя и неловкого молчания тоже не было. Почти незаметная личность. Незаметно-обаятельный – бывает такое?
Питер завтракал с ним три раза в неделю и каждый раз давал ему различные задания. Он дал Ахиллу собственный бланк и сетевую личность, обозначенную как «ассистент Гегемона», но в мире, где власть Гегемона представляла собой исчезающие остатки былого единства, к которому был принужден мир во время нашествия жукеров, Ахиллу достался пост тени от тени власти.
– Наш авторитет, – заметил ему Питер за вторым ланчем, – не слишком большой тяжестью висит на вожжах мирового правления.
– И лошадям так удобнее, будто ими вообще не правят, – поддержал Ахилл шутку, не улыбнувшись.
– Мы так искусно правим, что нам даже не нужны шпоры.
– И это удача, – сказал Ахилл. – Шпоры нынче в дефиците.
Но то, что Гегемония в смысле реальной власти являлась пустой скорлупкой, не значило, что нет настоящей работы. Как раз наоборот. Питер знал, что когда у тебя нет власти, то единственное влияние, которое ты можешь оказать, исходит не из страха, а из представления, что полезного ты можешь предложить. Существовало достаточно много учреждений и обычаев, оставшихся от триумвирата Гегемона, Полемарха и Стратега.
Наспех сформированные правительства разных стран имели под собой очень шаткую легитимную основу, и визит Питера часто помогал укрепить иллюзию этой легитимности. Некоторые страны были должны Гегемонии деньги, а поскольку получить их шансов не было, Гегемон мог оказать услугу, торжественно простив проценты долга в обмен на какие-то благородные действия со стороны правительства. Например, Словения, Босния и Хорватия помогли Италии, отправив флот, когда Венеция одновременно пострадала от наводнения и землетрясения. Всем трем странам были прощены проценты. «Ваша щедрая помощь помогает объединять мир, что и является единственным стремлением Гегемонии». Главам правительств представлялся шанс получить хорошую прессу и время на телевидении.
И еще они знали, что, пока это обходится недорого, имеет смысл сохранять Гегемонию в игре, поскольку только она да группа мусульманских стран противостоят экспансии Китая. Что, если амбиции Китая выйдут за пределы уже завоеванной империи? Что, если миру за границами Великой стены вдруг придется объединяться, чтобы выжить? Разве плохо будет иметь под рукой Гегемонию как знамя? К тому же ведь Гегемон, будь он сколь угодно молод, – брат великого Эндера Виггина.
И была работа, которую надо делать. Библиотеки Гегемонии, нуждавшиеся в местном финансировании. Полицейские участки Гегемонии по всему миру, архивы которых необходимо было сохранить под контролем Гегемонии, хотя финансировали их только местные власти. Во время войны случалось делать очень неприглядные вещи, и еще были живы люди, которые хотели бы эти архивы закрыть. С другой стороны, имелись и очень влиятельные личности, внимательно следящие, чтобы архивы не были уничтожены. Питер также тщательно следил, чтобы ничего неудобного из архивов на свет не вышло, но не брезговал намекнуть несговорчивому правительству, что, даже если оно захватит архивы на своей территории, есть и другие, дублирующие те же материалы.
Баланс, ну да, конечно. И к каждой сделке, каждому обмену, каждой услуге, оказанной и запрошенной, Питер подходил очень тщательно, потому что жизненно важно было всегда получать больше, чем даешь, создавая у партнеров иллюзию, что у них больше власти и влияния, чем есть на самом деле.
Чем больше он верил, что у него есть власть и влияние, тем больше фактической власти и влияния у него становилось. Реальность сильно отставала от иллюзии, но именно поэтому иллюзия должна была оставаться безупречной.