Тень Гегемона
Шрифт:
И даже на смену часовых поясов нельзя было сослаться – между Риберао-Прето и Гринсборо был всего час разницы. И будет серьезный скандал, если он не встанет. Значит, он встанет. И очень скоро.
Хотя это без разницы. Пусть он сейчас все еще носит титул Гегемона, но во многих странах еще есть люди с титулом «король», «герцог» или «маркиз», которые при этом служат поварами или фотографами или ремонтируют автомобили, чтобы заработать на жизнь. Наверное, придется вернуться в колледж под другим именем и выучиться какой-нибудь профессии, вроде как у отца, а потом работать
Или пойти в ванную, налить полную ванну, лечь и вдохнуть воду. Несколько мгновений страха и судорог, а потом решены все проблемы. На самом деле, если при этом несколько раз как следует себя стукнуть в разные места, будет похоже, будто он дрался с кем-то и был убит. Даже могут счесть погибшим героем. По крайней мере, могут подумать, будто он настолько важен, что у него есть враг, который счел его достойным ликвидации.
«И вообще, – думал Питер, – я сейчас встану и пойду под душ, чтобы не выглядеть перед репортерами таким заспанным».
И еще надо приготовить заявление. Что-нибудь вроде «Почему я еще более жалок и глуп, чем может показаться по моим недавним действиям».
Учитывая, как ему последнее время везет, его могут вытащить из ванны, реанимировать, а потом кто-нибудь заметит синяки на теле и отсутствие нападавшего, а тогда разнесется весть о его жалкой попытке выдать суицид за убийство. Жизнь окажется еще более бессмысленной, чем сейчас.
Еще раз постучали в дверь. Что, горничная не видит табличку «Не беспокоить»? На четырех языках написано. Может ли быть, что она ни на одном из четырех читать не умеет? Тогда и ни на каком пятом тоже.
Двадцать пять минут до пресс-конференции. «Я что, задремал? А хорошо бы. Просто… задремать. Извините, проспал. Был очень занят. Тяжелая работа – отдавать убийце с манией величия все, что я построил за свою жизнь.
Тук-тук-тук. Хорошо, что я себя не убил; этот стук помешал бы сосредоточиться и разрушил бы всю сцену смерти. Надо бы мне умереть, как Сенека, с остроумными последними словами. Или как Сократ, что несколько затруднительно, поскольку у меня нет цикуты. Зато есть ванна. А вот лезвий нет. Мне ведь еще не нужна бритва. Лишнее свидетельство, что я просто глупый мальчишка, которому нечего было делать в мире взрослых».
Дверь отворилась и задержалась на цепочке.
Какое безобразие! Кто смеет открывать его дверь запасным ключом?
И не только ключом! Кто-то просунул инструмент и убрал цепочку. Дверь распахнулась.
Убийцы! Ладно, пусть его убьют в кровати. Он не забьется в угол, не будет молить о пощаде.
– Бедная детка, – сказала мать.
– Он расстроен, – сочувственно сказал отец. – Не смейся над ним.
– А я вот вспоминаю, через что прошел Эндер. Изо дня в день, несколько недель подряд драться с жукерами до изнеможения и всегда быть готовым вскочить и снова драться.
Питер чуть не заорал. Как она смеет сравнивать то, через что прошел он, с мифическими «страданиями» Эндера? Эндер никогда даже битвы не проигрывал, она забыла, что ли? А он, Питер, только что проиграл войну! Ему положено спать!
– Готов? Раз, два, три!
Матрац под Питером поехал в сторону. Питер неуклюже шлепнулся на пол, стукнувшись головой о кровать.
– Ай! – вскрикнул он.
Не правда ли, его последнее слово достойно быть запечатленным в памяти потомков?
Как великий Питер Виггин, Гегемон Земли (и, разумеется, брат Эндера Виггина, ее святого спасителя), встретил свой конец?
Он получил страшную рану головы от своих родителей, стащивших его с гостиничной кровати после недостойного бегства из собственной резиденции, где ему никто ничем не угрожал и не было даже свидетельств нависшей над его особой угрозы.
А каковы были его последние слова?
Одно слово, достойное быть выбитым на посмертном памятнике. «Ай».
– Вряд ли мы сможем доставить его в душ, не коснувшись его священной особы, – сказала мать.
– Боюсь, что ты права.
– А если мы его коснемся, – продолжала мать, – есть реальный шанс, что нас поразит молнией на месте.
У других людей матери сочувственные, нежные, утешительные, понимающие. А у него – язвительная ведьма, которая его ненавидит. И всегда ненавидела.
– Ведерко для льда, – предложил отец.
– Льда нет.
– Но вода-то есть?
Это уже действительно глупо. Подростковая шутка – поливать спящего водой.
– Выйдите, я через пару минут встаю.
– Нет, – возразила мать. – Ты уже встал. Слышишь, отец наполняет ведро? Вода шумит.
– Ладно, ладно, только выйдите, чтобы я мог одеться и пойти в душ. Или это хитрость, чтобы снова увидеть меня голым? Ты мне никогда не даешь забыть, как меняла мне пеленки, – наверное, в твоей жизни это был важный этап…
Ответом ему была плеснувшая в лицо вода. Не полное ведро, но промочить волосы и плечи хватило.
– Извини, что не хватило времени его наполнить, – произнес отец. – Но когда ты начал говорить непристойности моей жене, мне пришлось поторопиться, пока ты не сказал чего-нибудь, за что пришлось бы тебе расквасить нос.
Питер вскочил с матраца и сбросил шорты, в которых спал.
– Вы это хотели видеть?
– Абсолютно точно. Тереза, ты была не права: есть у него яйца.
– Очевидно, недостаточно.
Питер пробрался между ними и захлопнул дверь ванной.
Через полчаса, заставив журналистов ждать всего десять минут после назначенного времени, Питер один взошел на помост в углу забитого народом конференц-зала. Портативные камеры всех репортеров повернулись к нему. Такого внимания еще не было ни на одной его пресс-конференции, хотя, надо сказать, это была первая его пресс-конференция в США. Может, здесь репортеры всегда так себя ведут.
– Я не меньше вашего удивлен, что оказался сегодня здесь, – произнес Питер с улыбкой. – Но должен поблагодарить источник, сообщивший мне информацию, позволившую мне вместе с моей семьей покинуть резиденцию, которая когда-то была безопасным убежищем, а теперь стала самым опасным для меня местом в мире.