Тень императора
Шрифт:
— Геддон, — несколько опешил я от резкого перехода разговора.
— Служака Императора? Самый верный? Не вояка, вижу. У тебя руки нежные. Писарь, что ли? — говорил Бородач, не поднимая головы. Его пальцы, толстые и мясистые с короткими желтоватыми ногтями, резво ощупывали набухшую рану. Я не знал, что на это ответить, и поэтому промолчал.
— Я тоже когда-то служил мэру Сорину, — продолжил Бородач, шумно выдохнув сизым паром сквозь густую бороду, — вообще-то он был моим двоюродным дядей, поэтому у нас сложились весьма родственные отношения, но работу свою я все равно выполнял… хе… как бы поточнее… ответственно. Два года подряд получал медаль, как лучший уборщик. За три месяца до этого… Ловкача мне даже повысили зарплату, так что я стал совсем как ваш столичный уборщик, разве что лопата не золотая. Ну, а затем, сам знаешь… Так, Геддон, служака Императорский, видишь камин? Над камином полка, на ней сумка кожаная на молнии, таких сейчас уже не делают. Подай.
Сумка оказалась старой и потертой, кожа потрескалась до такой степени, что кое-где виднелись рваные дырки. Молния заела где-то на середине, разошлась с обеих сторон. Внутри я увидел набор инструментов — на удивление чистых, не запыленных ржавчиной, пахнущих свежим машинным маслом. Потом взгляд мой упал на камин, в котором горел огонь, и я увидел, что никаких дров в камине нет. Огонь шел от маленьких раскаленных трубочек, расположенных в два ряда по несколько штук на дне камина. Огоньки пламени на конце трубок светились зеленоватым.
Газ. В Шотограде еще функционировали системы подачи.
— Не возись, Геддон, служака Императора, — произнес из-за спины Бородач, — а то помрет твой господин, и всё.
Я подхватил сумку и вернулся к дивану.
Император оставался без сознания, но шевелился. Диван под ним жалобно скрипел на последнем издыхании.
Бородач зарылся в сумку и извлек сначала нож с тонким длинным лезвием, потом щипцы — с одного края гладкие и острые, с другого зубчатые (представить страшно, что он собирался этими щипцами делать), следом на полку около дивана лег прозрачный пакетик, в котором лежали какие-то пузырьки, пластыри и белый бинт.
— Откуда все это?
— Из дома, — сказал Бородач красноречиво и замолчал. В его глазах вдруг возникли, задрожали, слезы, и я подумал, что он сейчас расплачется, но Бородач провел ладонью по глазам, и слезы пропали.
— Моя жена была хирургом в Шотоградской лечебнице, — произнес он сухо, — в этом году ей должны были повысить зарплату. Инструменты — это все, что от нее осталось.
— Она умерла? — спросил я, и прикусил язык.
Бородач словно сделался меньше, сгорбился, втянул голову в плечи. Руки замерли над сумкой с поломанной молнией.
— Нет.
Руки вновь пришли в движение. Он очень ловко пользовался инструментами, словно давно занимался хирургией.
— Соли нет, а без соли плохо. Если песком посыпать, то сам знаешь, ни одна дорога не тает, а вот с солью было бы не скользко. Соль вмерзает в снег, растапливает его и застывает. Очень удобно ходить. Иной раз даже на гладкой подошве пройдешься — и не скользишь. Красота одна, да и только…
Бородач взял какой-то пузырек из темно-желтого стекла, встряхнул, наблюдая за жидкостью внутри. Жидкость запенилась. Улыбнувшись, Бородач отвинтил крышечку и вылил содержимое на рану. В воздухе мгновенно запахло горелым мясом. Зашипела желтая пена. Глаза Императора широко распахнулись, и он заорал. Крик этот, однако, был жестко подавлен рукой Бородача, бесцеремонно закрывшей Императору рот. Второй рукой — четырехпалой — Бородач стер пену, обнажив рану. Только крови на ней уже не было — пульсировала желтая пленка на месте неровного отверстия, словно стягивала между собой рваные края, а под ней разглядеть было решительно невозможно.
— Сейчас еще немного попечет, — сказал Бородач, а на лице его блуждала странная ухмылка, будто доставляло удовольствие вот так причинять боль человеку.
Император дернулся, глаза, казалось, сейчас вылезут из глазниц. Но каким-то чудесным образом, Бородачу удавалось сдерживать Императора всего лишь одной рукой, зажавшей рот.
Словно и не было дергающегося тела, а прижимал он, к примеру, крышку от кастрюли, чтобы кипяток не проливался.
— Вы идете в Лес, — скорее уточнил, нежели спросил Бородач, разглядывая меня.
Я кивнул, переводя взгляд то на него, то на дергающегося Императора. И не знаю, что пугало больше — спокойный взгляд Бородача, в котором проскальзывало что-то от безумия людей на улице, или выпученные глаза Императора. Белки господина покрылись густой сеткой артерий.
— Ловкач вам не по зубам, — между тем продолжил Бородач, свободной рукой ощупывая рану по краям, — он не человек, и одолеть его может только равный ему, такой же нелюдь.
— Откуда ты знаешь?
— Уж поверь мне, писарь, — ухмыльнулся Бородач, — я чищу города почти двадцать лет. У меня же есть глаза и уши, я слышу и вижу, что происходит вокруг… Дай бинт.
Император внезапно расслабился, глаза закрылись вновь, руки безвольно соскользнули вниз. Я подал Бородачу бинт, и он стал перематывать плечо Императора с ловкостью, присущей только настоящим врачам-хирургам.
— За три месяца до того, как Ловкач объявился в Шотограде, к нам приходил другой человек, — сказал Бородач, — вернее, эээ, я бы сказал, некое существо. Видом он напоминал человека, одет был, как простолюдин, путешествующий по городам и зарабатывающий на жизнь всевозможной нехитрой работой. Но я видел его глаза, и я не разглядел в них души.
— О чем ты говоришь?
Бородач закончил перевязку, устало стер со лба проступившие капельки пота и прошел к камину. Стянул перчатки, шапку, снял из-за спины рюкзак с лопатой — прислонил к стене. Сел на табурет, пригласил сесть меня. Когда я подошел, то увидел в его руке мятую сигарету — остатки былой цивилизации… а, с другой стороны, теперь сигарет в Шотограде Бородачу должно хватить лет на десять…
От сапог и штанов Бородача потянулись к потолку тонкие струйки пара.
— Уже сотню лет Империя закрыта от остального мира. Волшебство исчезло, артефакты вывезли, ушли оборотни и ведьмы, колдуны и упыри. Я с детства знаю, что домовой никогда не вылезет из-под кровати, а полная луна всего лишь не закрыта тенью от земли и никакого несчастья не принесет, — Бородач закурил, выпустил полоску дыма меж губ, — но если магию когда-то искоренили, вытеснили за пределы Империи, значит когда-то она должна будет вернуться. И вот в Шотоград пришло существо, которое несло с собой магию. И оно искало Ловкача. Уже тогда по городу бродили слухи, что Империя погибает. Невероятные слухи, скажу я тебе. Кто-то говорил о том, что столица за одну ночь превратилась в кладбище. Кто-то утверждал, что за несколько дней большинство городов Империи наполнили безумцы, которые ходят голыми и убивают всех, кого видят. О Ловкаче говорили, дескать, это какой-то великий маг, который пересек границу, и желает поработить весь мир. Но, понятное дело, то были слухи, и в них мало кто верил. Из деревень вокруг по прежнему ездили крестьяне и купцы, у них все было спокойно, наши границы никто не нарушал, а столица Империи находилась далеко, и мало ли что в ней может случиться. Но потом пришло то существо — человек без души, как я его назвал, хотя он сам звал себя Шиджиллом…
Я вздрогнул:
— На игкийском это…
— Ага, — кивнул Бородач, — Ловец Богов.
Он начал рассказ, пряча сигарету в ладони, хотя ветра никакого не было — старая привычка человека, который большую часть жизни провел на улице — и смотрел на меня темными глазами, не мигая. А я ведь писарь, я не мог не запомнить его слов, чтобы потом записать их в тетради, которую бросил в рюкзаке при выезде из заброшенного дома…
Так уж получилось, — говорил Бородач, — что я встретил Шиджилла первым…