Шрифт:
Николай ПЕРЕЯСЛОВ
Тень "Курска"
или
Правды не узнает никто
Роман
Автор выражает искреннюю благодарность газетам "Комсомольская правда", "Жизнь", "Время", "Мир новостей", "Независимая газета", "Версия", "Аргументы и факты", "Труд", "Собеседник", "Новая газета", а также журналам "Подводный клуб", "Мир Севера", "Молодая гвардия", "Морской сборник", "Вокруг света" и всем тем изданиям, на публикации из которых он опирался, работая над романом.
Отдельная признательность - летописцам подводного флота России Николаю Черкашину и Владимиру Шигину, а также библиотеке № 30 районной Управы Марьино города Москвы, предоставившей для работы над романом свои фонды.
К читателю
Роман
Игнатий Белозерцев,
капитан 1-го ранга запаса, бывший подводник-североморец,
участник дальних походов подо льдами Арктики.
Часть первая
ПАПАРАЦЦИ
"...Ясно, что "Наутилус" на что-то натолкнулся и дал сильный крен. Вся мебель опрокинулась. Картины, висевшие по стенке правого борта, сместились по вертикальной линии и плотно прилегли своими краями к обоям, картины по стенке левого борта своими нижними краями отошли от обоев на целый фут. Следовательно, "Наутилус" лег на правый борт и в этом положении остался недвижим...
...Все это время мы старались уловить малейший звук внутри "Наутилуса".
– Что это, капитан, случайная помеха?
– Нет, на этот раз несчастный случай.
– Тяжелый?
– Возможно..."
Жюль Верн. "20000 лье под водой".
Оглядываясь сегодня назад, на эти прожитые мною, будто внутри сочиненного кем-то романа, невероятные девять месяцев, я все чаще ловлю себя на мысли о том, не приснилась ли мне вся эта история в некоем растянувшемся до фантастических размеров сне в ночь с 11 августа 2000 года на 12 мая 2001-го? Во всяком случае, если бы я услышал её из чьих-нибудь посторонних уст, я не поверил бы ни единому слову, это уж точно! Хотя, как вы, наверное, помните, на эту тему тогда фантазировали практически все выходящие в России газеты, не говоря уже о день и ночь вещавших радио и телевидении.
Что же касается меня самого, то о существовании атомной подводной лодки К-141, известной ныне всему миру под именем "Курск", я впервые услышал лишь утром 14 августа 2000 года, когда главный редактор газеты "Молодежная правда" Владимир Гусаков прочитал нам на редакционной летучке официальное заявление пресс-службы ВМФ России о том, что во время проводившихся в Баренцевом море учений Северного флота на атомном подводном ракетном крейсере "Курск" возникли "временные неполадки", и лодка легла на грунт.
– Врут, суки!
– прочитав информацию о том, что с моряками субмарины поддерживается полноценная акустическая связь и с надводных кораблей им подается по шлангам воздух, выругался он.
– Ребят уже, наверное, рыбы гложут, а эти нам, как всегда, лапшу на уши вешают. Руку даю на отсечение, что там или ядерный реактор взорвался, или произошло что-то не менее серьезное. По моим данным, дно мирового океана уже давно напоминает собой эдакое своеобразное кладбище сельхозтехники; разница только в том, что на мехдворах наших бывших колхозов ржавеют списанные за неимением запчастей трактора и косилки, а в морских и океанских глубинах - затонувшие российские подлодки. Думаю, вы ещё не успели забыть историю гибели АПЛ "Комсомолец"?.. Вот и давайте, пока не выяснятся истинные причины и объемы аварии на "Курске", попробуем собрать статистическую информацию о том, как часто происходят ЧП с нашими атомными субмаринами. И вообще - тащите все любопытное о наших подводниках и подводном флоте. Пока история с "Курском" будет оставаться открытой (а я думаю, что она протянется не меньше месяца, а то и двух), это будет для всех тема номер один.
– Ну ещё бы!
– ухмыльнулась, покачивая длинной белой ногой, Машка Исламова.
– Когда в воздухе начинает пахнуть трупами, газеты перестают писать даже о сексе.
– Молодец, правильно понимаешь, - посмотрел на неё с прищуром Гусаков.
– Только на этот раз пахнет не в воздухе, а под водой. А потому будь готова в любой из ближайших моментов вылететь в Видяево, на базу подводников.
– Слушаюсь, товарищ адмирал!
– ернически козырнула она рукой с зажатой между пальцами сигаретой и, закончив минут через десять планерку, мы разошлись по своим отделам...
Надо признаться, что поначалу я и подумать не мог, что буду заниматься этим самым "Курском" - ведь всего только два дня назад, то есть в пятницу 11 августа, я впервые перешагнул порог "Молодежной правды" не как её читатель, а как полноправный сотрудник редакции и, понятное дело, не имел ещё ни своих собственных архивных наработок, ни необходимых для их создания связей. Да и вообще я в эти дни ходил, что называется, со съехавшей крышей - мало того, что меня, всего лишь каких-то полтора месяца назад получившего диплом журналиста, взяли на работу в одну из самых популярных газет России, так практически в этот же самый день мне подарила свою любовь красивейшая девушка Марьинского района, а может быть, и целой Москвы!
Вообще-то, надо признаться, у меня по женской части как-то не очень раньше ладилось, хотя я вроде и не урод, и не дебил. Рост - метр восемьдесят, не хромой, слава Богу, и не горбатый, разве что год назад выписали очки (+ 1,5), но и то я их одеваю только при чтении. А вот поди ж ты - все мои друзья вокруг постоянно с бабами, а я - один...
Было, правда, и у меня за время учебы на журфаке два или три небольших романчика, но это так - не столько я кого-то пленил и обольстил, сколько сами мои партнерши решили поэкспериментировать на предмет того, что я из себя представляю. Чего это, мол, за чувак такой, все время один да один? Вроде не голубой, и с квартирой, надо его посмотреть поближе...
Меня зазывали в общагу на какой-нибудь импровизированный день рождения, где было много водки и дешевого красного вина, но мало закуски, и, стараясь побыстрее раскрепоститься и стать таким же веселым, как остальные, я в основном налегал на выпивку и почти не закусывал (хотя и любил всегда как следует поесть). Понятно, что к концу вечеринки я уже был пьян, как зюзя, и наутро совершенно не помнил того, каким образом меня уложила в свою кровать затеявшая весь этот сабантуй однокурсница и, главное, как я себя проявил с ней в постели. Эта неопределенность, точно бревно поперек дороги, так и не давала мне сделать решающий шаг к нашему окончательному сближению. Я тяготился неясностью, и хотя страстно желал повторения ночного эксперимента, чувствовал себя все время скованным, не знал, как себя вести, о чем говорить и, главное, что позволить себе в обращении с подругой, а оттого ходил все время мрачный и обиженный, и наш (так толком и не завязавшийся) роман как-то сам собою разваливался.