Тень мачехи
Шрифт:
И не увидел, как Наталья с ногами забралась на кровать, села, согнув колени и прижав подушку к животу. И заплакала, согнувшись, вжавшись в нее лицом.
Как он мог? Как мужики вообще такое могут — гулять от жен, заделывать детей на стороне, держать их, как хомячков в клетке?… А если надоедят, переносить эту клетку, куда хочется: в другую комнату, куда никто не заходит, или же вообще на улицу!
Обида, злость, разочарование накатывали на нее, мешаясь друг с другом. Но самым страшным было ощущение собственной неполноценности — ведь он только что окончательно дал ей понять, что она
Она вытерла слезы и тупо уставилась в окно.
Волегов так легко от нее отказался! Придумал за ее спиной этот мерзкий план, а сейчас просто поставил перед фактом. По сути, приказывал ей, как служанке. Уезжай — и всё тут! Но если он так просто готов сбагрить ее, если не пожелал признаться во всем газетчикам, значит, она никогда не играла в его жизни важной роли. Сначала была забавой на одну ночь, затем — живым инкубатором, а теперь стала филиалом молочной кухни. Вот и всё, для чего она годится — по его мнению. Так что зря она надеялась всё это время, что он когда-нибудь бросит жену.
«Он говорил — ты просто не хотела слушать», — от безжалостности этой мысли она сникла еще больше. Сама виновата — напридумывала себе.
Ей жутко захотелось курить. Наталья достала из тумбочки початую пачку: захватила с собой из дома перед тем, как лечь в больницу. Но здесь так ни одной и не выкурила — хотела бросить, хотя бы на срок кормления. Хотела стать хорошей мамой…
А, кому это теперь нужно!
Она прошла в пристроенную к палате ванную. Чиркнула зажигалкой. От первой затяжки закружилась голова, и Куницына оперлась плечом о стену.
«Волегов жену любит, а не меня, — мрачно думала она. — В попу целовать готов свою Анечку, всё трясется, как бы она не узнала… А историю эту, с помощью матери-одиночке, придумал еще и для того, чтобы перед ней отмазаться! Потом еще газетку ей покажет — типа, смотри, какой у тебя муж молодец, чужим детям помогает… Подонок!»
Она бросила сигарету в унитаз. Окурок пшикнул, мгновенно набух от воды.
«Газету покажет, — крутилось в голове. — Газету».
Она опрометью кинулась в палату. «Если он не забрал… Ха, он не забрал! — ее лицо просияло. Прищурив глаза, Наталья ехидно улыбнулась. — Как это так, господин Волегов? Вам изменила ваша привычная осторожность?»
В ногах кровати валялась забытая Сергеем газета. Куницына взяла ее, развернула, наскоро пробежала глазами статью на первой полосе. Да, это действительно бомба. Не зря он так переживал.
«А теперь будешь переживать еще больше!» — мысленно пообещала она, доставая смартфон. Сделала несколько снимков, стараясь, чтобы уместилось всё — и текст, и фотографии. А потом зашла на сайт Анюты — туда, где была размещена форма обратной связи. Прикрепила фото, задумалась, что бы написать. И решительно набрала:
«А директор вашего балета знает, что ее муж обманывает избирателей?»
Хотела приписать еще что-нибудь, но остановила себя — во всём нужна мера.
«Пусть думает, что это письмо конкуренты по выборам послали, — Наталья мстительно прищурилась, перечитав текст. — Мне всё-таки не нужно портить с ним отношения. А вот его жена… Посмотрим, испортит ли их она!»
И Куницына, зло поджав губы, ткнула пальцем в кнопку отправки.
9
Динамики ожили, окатив здание аэропорта Шенефельд переливчатой звуковой волной, и мелодичный голос зашпрехал:
— Sehr geehrte Passagiere! Flug SU 2317 nach Moskau verz"ogert sich wegen schlechten Wetters. Wir entschuldigen uns!*
Состроив грустную рожицу, Анюта перевела:
— Наш рейс задерживают из-за плохой погоды.
— Так я и думал! — возмущенно всплеснул руками Петр Тимофеевич, и облокотился на спинку инвалидной коляски. Его одутловатое лицо с кустистыми смоляными бровями было посеревшим от усталости.
— Я тоже, потому что Лесси еще в такси поскуливать начал. Он всегда так перед грозой, волнуется, — не поворачивая головы, отозвалась пианистка Катя — худощавая, коротко стриженая блондинка. Протянув руку, она нащупала холку своей собаки-поводыря — крупной овчарки, смирно сидевшей справа от хозяйки. Запустила пальцы в шерсть, потрепала любовно: — Спокойно, Лессик, мы под дождь не пойдем.
Остальные шесть участников балетной труппы тоже загомонили, выражая неудовольствие. А Элина Совка озабоченно глянула на часы. Двадцать два четырнадцать. Их рейс должен вылететь в половине первого ночи. Посадку для людей с ограниченными возможностями объявляют примерно за полтора часа до отправления, вот они и прибыли заблаговременно, едва успев переодеться после заключительного выступления. Все были вымотаны донельзя, и нервничали от нетерпения: домой, скорее домой! Но в высокие окна аэропорта хлестала вода — будто из пожарного брандспойта. Ветвистые вспышки молний и грохот разъяренных, сталкивающихся лбами, туч не оставляли надежды на то, что гроза закончится быстро.
— Мам, может, поменяем билеты? — занятая мыслями Совка даже не заметила, как к ней подъехала дочь. — Люди устали, пусть отоспятся, а? Сейчас гостиницу закажем, и завтра утром полетим.
— Да, ты права, так лучше будет, — с облегчением кивнула Элина, поднимаясь с жесткого пластикового кресла. — Давай узнаем, что можно сделать.
Она торопливо зашагала рядом с креслом дочери — та уверенно катила к информационному бюро, возле которого располагались стойки кассиров. Молодая, сильно накрашенная немка в черной униформе внимательно выслушала просьбу Анюты, и, взяв у нее пачку билетов, начала что-то просматривать в компьютере, бросая короткие фразы.
— Есть на утренний рейс билеты, и дневной с пересадкой в Риге, — переводила Анюта. — Какой возьмем?
Элина, чуть подумав, ответила:
— Давай-ка на утренний. Пересадка для нас проблемное дело. Да и наши побыстрее хотят домой добраться.
— Хорошо, — согласилась Анюта. — Пригласишь их?
— Конечно, — Совка направилась обратно и вскоре вернулась со всей труппой и другими сопровождающими. Процедура обмена билетов прошла быстро, и через полчаса они уже вселились в номера ближайшего отеля. Элина помогла дочери принять душ и переодеться в пижаму. Поудобнее устроила ее на кровати. А сама взяла ноутбук: спать не хотелось совершенно.