Тень Миротворца
Шрифт:
Иван Ильич выглядел донельзя вымотанным, с посеревшим лицом. Почти всё время, что мы с ним общались он, не останавливаясь ни на минуту, перечислял тот ворох трудностей и забот, который свалили на него после визита комиссии, члены которой, как он выразился, "только и делали, что многозначительно кивали и изображали понимание и сочувствие на лицах, при этом постоянно морщась от запахов, царивших в пакгаузе, да ускоряли шаг с каждой минутой пребывания". Лишь губернатор и чиновник от градоначальника старались вникнуть в основные проблемы. Второй даже составлял список всего необходимого обсервационному пункту.
Впервые
– Ох, бл@дь, Гаврила, Гаврила! Если бы! Даже покормить больных удалось всего лишь раз, благодаря привезённому молоку и хлебу от купца Власьева. Татарские мулы и те обещались появиться лишь завтра! Уж и не знаю. Дров на истопку на сегодня хватит, а завтра уже нет. Сестричкам вон соорудили лавки из нераспиленного горбыля, да навалили на них тюки с нашей лазаретной мягкой рухлядью. Это что? Организация? А!
– махнул рукой князь, присаживаясь к бочке, в которой жарко горело пламя. Этот импровизированный очаг освещал и обогревал закуток в пакгаузе, ставший временным пристанищем сёстрам милосердия и думским врачам.
В углу, накрывшись драповым пальто, крепко спал Месяцев, тесно прижавшись спина к спине к ещё какому-то гражданскому доктору. Женщина средних лет с некрасивым вытянутым лицом в овчинном полушубке, шапочке-пирожке и пенсне помогала разливать горячий чай из котелка в кружки, расставляемые Ольгой Евгеньевной. Я поздоровался. Оказалось, что женщина в пенсне тоже врач, Ингеборга Карловна Лесигард.
Мы с князем присели к очагу, найдя место с краю на тюках. Говорить больше не хотелось. Видя раздражение Вяземского и общую усталость окружающих, я счёл правильным молчать. Лишь изредка кто-нибудь из сестёр милосердия вставал и отправлялся на обход по постам, устроенным в каждом отгороженном отсеке. В сторонке Елизавета свет Семёновна, наш Ремесленник, колдовала над целой батареей кастрюлек, расставленных на грубо сколоченном столе, то доливая кипяток в одни, то что-то подмешивая в другие ёмкости.
– У Лизоньки своя метода отпаивать холерных, Гаврила, до наших солевых растворов далеко, да и не из чего их здесь сделать, - пояснил Вяземский, заметив мой вялый интерес, - на всё хозяйство - пара шприцев. Зато хирургических инструментов целых три набора.
– Оперировать собираетесь?
– Да вот, запланировали две ампутации. Никак не потерпят. Ольга Евгеньевна ассистирует. Твоя бы помощь была не лишней.
– Извольте, - кивнул я, - всё равно сна нив одном глазу. Да и не хочется ничего. Пусто внутри как-то после сегодняшнего. А заниматься тренировками душа не лежит. Может, ближе к утру?
– Военный врач РОКК, Вяземский Иван Ильич, здесь?
– звонкий, почти мальчишеский голос появившегося из темноты входа урядника заставил нас с князем вздрогнуть.
– Что угодно?
– князь встал, едва заметно поморщившись и потирая поясницу.
– У меня приказ полицмейстера. Велено передать вольнонаёмному полкового лазарета Пронькину Гавриле Никитичу, - полицейский, совсем ещё молодой человек, но уже обзавёдшийся густыми пшеничными усами, тщательно козырнул.
– Так передавай! Вот он этот вольнонаёмный и есть, - Вяземский указал на меня. Полицейский недоверчиво оглядел меня, перевёл взгляд на князя, который, похлопав его по плечу, произнёс: "Да он это, он. Не сомневайтесь! Просто переодеться
– Тогда извольте, господин Пронькин, по распоряжению канцелярии губернатора явиться завтра к десяти часам для беседы к чиновнику особых поручений Петру Фомичу Эрастову, по адресу улица Дворянская, 125, гостиница "Гранд отель", в девятый нумер. При себе велено иметь все документы.
– Спасибо, служивый. Он непременно всё исполнит в точности, - ответил за меня Вяземский. Так как я не нашёлся что ответить.
– Ну что, Гавр, не прошла, видно, незамеченной твоя эскапада с Его Императорским Высочеством?
– спросил Иван Ильич, едва урядник скрылся за воротами пакгауза.
Я же был в полной растерянности. От слов "чиновник по особым поручениям" тянуло какой-то гоголевщиной или, того хуже, акуниновщиной. Хотя если хотели законопатить в кутузку, то не приглашали бы, а послали того же урядника арестовать. Кто я вообще такой? Крестьянский сын, самоучка. Мало ли что работаю на Вяземского. А тут такие политесы.
– Не люблю я такого внимания со стороны сильных мира сего, - пробормотал я в ответ Вяземскому, отхлёбывая уже подостывший чай.
– Но идти придётся. Всё же пригласили вежливо, - Иван Ильич долил мне и себе кипятка из котелка, - да ещё и не немедленно, а с плезиром: поутру, в гостиницу, а не в официальное присутствие. Ты вот что, Гаврила, я тебе говорить не хотел, мало ли, по какому поводу интересовались. Сегодня, как комиссия отработала, подходили ко мне двое. Один Самсоновым представился, полковник Генерального штаба при принце Ольденбургском. Да ты видел его. Он рядом с генерал-адъютантом тёрся, хлыщ с усиками и аксельбантами. Но халат с маской надел, не побрезговал. И второй, в партикулярном, по виду из судейских, Тынянов фамилия. Второй отрекомендовался поручением полицмейстера, первый же не стал объясняться. Оба подробнейшим образом расспрашивали кто ты и откуда, интересовались, как занесло тебя к нам в лазарет. Потом судейский ещё и Демьяна допытывал. Уж не знаю как. Ты вот что, Гаврила. Думаю, завтра этот самый чиновник по особым поручениям будет тебя для чего-то опрашивать. Видно, показался ты принцу. Из того, что ты мне рассказал о себе, я имею в виду жизнь твоего визави, полагаю, можешь смело рассказывать как есть. Спросить всё равно не у кого. Ни дядька твой, ни приятель его из полиции уже ничего не скажут. А до остальных родственничков, что в деревне, - три дня полем, два дня лесом. Добавь только, что тот ссыльный, как бишь его?
– Густав Густавович Штерн.
– Точно. Скажи, был зело одержим идеей, что происхождение человека не влияет на его способности, мол, даже крестьянина можно обучить наукам. Что и претворял в жизнь, обучая тебя. Я же и полковнику, и судейскому на это указал. Объяснил, что ещё в Томске с тобой на этой почве и сошлись, многое обсуждали, в том числе и касательно медицины, инфекций и организации труда. Книги давал на прочтение, беседы вёл. Поэтому и взял тебя, по рекомендации отца Афанасия и по старой памяти. Так хоть немного станет понятно, чего это сын крестьянский изъясняется как довольно образованный мещанин.
– Складно. Спасибо, Иван Ильич. Сам бы лучше не придумал. Об остальном узнаю завтра, - пожал я руку Вяземскому, - ну что, ваше сиятельство, пойдёмте отпиливать туркам конечности? Раньше начнём, раньше закончим, - поднялся я, запахивая шинель.