Тень на плетень (сборник)
Шрифт:
Я в первые секунды даже не поверила наступившей тишине, но потом решила проверить своих товарищей.
– Маринка! – шепотом позвала я подругу.
– Я здесь! – услышала я ее голос и успокоилась. Теперь нужно было сообразить, что же делать дальше. Откуда стреляли, я определить не смогла, но заметила, что фонтанчики земли взбивались в основном рядом с тем местом, где стояла Маринка, и там, где с самого начала находился Виктор.
Конечно же, была вероятность, что это Розенкранц отмахнулся от пуль своей стрельбой, но эту гипотезу я оставила на самый распоследний случай.
Прикинув разные возможности, я начала склоняться к тому, что обстрел шел со стороны холмов и недостроенных коттеджей. Другого места просто не было: мы же сидели в низине, и достать нас можно было только сверху, а над нами возвышались только холмы.
Я оглянулась и встретилась взглядом с Виктором, выглядывавшим из-за стройного ствола тополя. Я кивнула ему на дорогу, спрашивая, оттуда ли стреляют? Виктор пожал плечами.
То есть уже во второй раз он не смог понять то, что произошло! В первый раз он не разобрался с падением машины, а вот сейчас он не уверен, откуда стреляют!
Никогда еще Виктор не вел себя так странно, и я только посмотрела на него недоуменно и отвернулась. На самом деле, что ли, элементали-розентали шутить изволят?
Розенкранц перестал читать по своей книге, закрыл ее и с поразительно твердой убежденностью сказал:
– Все, вот теперь они успокоились надолго, уважаемая Ольга Юрьевна! Еще двенадцать часов можно не волноваться. А потом, может, и снова начнут.
Я посмотрела на него как на опасного дурака, которого нужно остерегаться. Стреляют явно из огнестрельного оружия, пули впиваются в землю в трех шагах от него, а он все думает, что это не от мира сего!
Выстрелы, однако, на самом деле прекратились. Я сидела, не шевелясь, старательно вслушиваясь во все доносящиеся до меня звуки.
Прошла минута, или две, или даже больше, выстрелов не было.
– Ну вот и все, уважаемая Ольга Юрьевна, – тяжело дыша, повторил Розенкранц. Он небрежно отложил свою книжку и улыбнулся мне.
Я оглянулась на Виктора и увидела, что он уже поднялся на ноги и шагнул по направлению к дороге.
– Виктор, Виктор, вернись немедленно! – потребовала Маринка, высовываясь из-за тополя. – Вернись, а то еще гранату бросят!
Мысль мне показалась малореальной, однако страшной, что и говорить!
Виктор, не обратив внимания на Маринкины слова, подошел почти к самой дороге. Я заметила, что он старался держаться левее того места, точнее, линии, которая была подвержена обстрелу. Розенкранц, не обращая ни на кого внимания, снова взял в руку свою рамку и начал ею поводить из стороны в сторону.
Нет, все-таки хорошо быть немного сдвинутым на какой-то идее! Никаких сомнений у человека в том, что события имеют именно такую причину и следствие! Так и умрет, наверное, в уверенности, что сейчас за ним явятся какие-нибудь серафимы-херувимы и отвезут на персональное облачко!
Я отвернулась от этого блаженного. Мне иной раз Маринкиной дури хватает выше крыши, чтобы еще Розенкранцевой интересоваться!
Виктор стоял все там же, куда он вышел, и внимательно смотрел в сторону крыш коттеджей, откуда, скорее всего, нас обстреляли, и молчал, как всегда.
Видя, что с ним ничего не происходит, Маринка тоже ощутила приступ храбрости, вышла из-за своего убежища и осторожно, испуганно полуприседая от каждого хруста камешков под своими каблуками, приблизилась ко мне.
– О-оль, мне кажется, что нам тут делать нечего, – неуверенным голосом сказала она. Вся ее неуверенность была от ожидания новых неприятностей, а то, что отсюда надо сваливать и как можно быстрее, понимали уже все. Или почти все.
Я повернулась к Розенкранцу:
– Мы с машиной, Игнатий Валерианович, и можем отвезти вас в город.
– Вы что, Ольга Юрьевна?! – изумился тот и даже опустил руку с рамкой. – Я никуда отсюда не собираюсь! Никуда! Здесь бесконечно благодарное поле для исследований!
Я поняла, что уговаривать этого упертого фанатика – только терять время.
Тем временем Виктор осторожно вышел на дорогу. Вслед за ним так же бережно, только помедленнее, вышли и мы с Маринкой, все еще оглядываясь, осматриваясь и прислушиваясь.
Никого не было ни на дороге, ни впереди, ни сзади, словно передумали люди и не захотели ездить в этом направлении. Только корма моей «ладушки» выглядывала левее от нас. Пешеходов и дачников тоже не было видно. Даже наш знакомый любитель красного вина тоже испарился, хотя я и не заметила, чтобы он проходил по направлению к городу. Ну, у него, наверное, были свои пути-дороги.
– Ну все, Оль, – решительно сказала Маринка, – поехали! Поехали, пока снова не началась херня какая-нибудь, прости господи!
– Странно все это. И кому же мы вдруг понадобились? – спросила я вслух сама у себя, надеясь, разумеется, что Маринка поделится соображениями. Она и поделилась, причем сразу, словно ответ был заготовлен заранее:
– Когда узнаешь, мать, будет уже поздно. И мне тебя будет не хватать.
Я оглянулась в последний раз на Розенкранца, который, устав, видимо, от астральных битв с настоящими пулями, достал из портфеля, на котором я совсем недавно так уютно сидела, маленькую пластиковую бутылку боржоми и пакет с бутербродами.
Насколько я могла судить по внешнему виду, ни боржоми, ни бутербродам не стало хуже от тесного знакомства со мною.
Было заметно, что Розенкранц, как и всякий мужчина, достаточно серьезно и обстоятельно относится к процессу вкушания пищи. Я, даже нахмурившись от удивления, рассмотрела, как он бережно развернул свои бутерброды и аккуратно разложил их перед собою ровным полукругом.
Посередине образовавшейся фигуры Розенкранц водрузил боржоми и даже улыбнулся, потирая руки и глядя на сотворенный пейзаж.