Тень над Вавилоном

Мэйсон Дэвид

Хауард позволял ему говорить, впитывая информацию. Он подумал, что Джонни хороший рассказчик и, совершенно очевидно, знает предмет. Работал магнитофон, и ему не нужно было ничего записывать самому – при необходимости он смог бы всегда прослушать то, что говорилось. Хауард обнаружил, что рассказ Джонни по-настоящему интересен не только с профессиональной точки зрения.

– … поэтому, давай на минуту разберемся с вопросом о правде. Это ключевой момент, ибо недопонимание этого понятия весьма распространено. Представители Запада, в особенности мы, британцы, а с недавнего времени и американцы тоже, лгали, обжуливали и эксплуатировали этих людей годами – фактически с тех пор, как впервые с ними столкнулись. Они считают нас ворами, грабителями

и лжецами, готовыми опрокинуть и уничтожить их культуру. И по большей части они правы. У нас принято считать арабов двуличными и отсталыми. Сложился некий стереотип одетого в нечто вроде грязной ночной рубашки, завшивевшего, злобного и вероломного жулика, который повсюду таскает кривой нож и выглядывает, в чью бы спину его всадить. Черт побери, да мы видим это во всех фильмах, не так ли? Значит, это должно быть правдой, ведь так? Конечно, то и дело появляется герой в чистом бурнусе, эдакий пустынный шейх. И конечно, нам нравится именно он. Почему? Потому, как мы считаем, что он исповедует западные моральные ценности, думает, как мы, и научился этому у нас. Засранцы! Мы не могли бы ошибаться сильнее. Сначала мы учились у него и у его народа, а не наоборот. Их культура гораздо старше и благороднее нашей. Черт возьми, да само понятие рыцарства – благородно вести игру и не добиваться победы любой ценой – родилось у арабов, а не здесь, в Англии, как мы наивно представляем. И они по-прежнему пытаются жить по этим канонам. Пытаются все, начиная от самого униженного и самого бедного. А продолжаем ли мы жить согласно этому кодексу? Черта с два!

Поэтому, когда среди них поднимается кто-то подобный Саддаму – сильный мужчина – и обо всем об этом им говорит, они ему верят. Потом он им объясняет, как он собирается с этим поступить – какими славными будут победы над эксплуататорами, какой триумф ожидает арабскую культуру, ну и прочее в том же духе. И они ему верят. Они ему верят, потому что хотят верить. И это отчасти является ключом к разгадке: для араба правда чаще всего та, какой он эту правду хочет видеть – они не делают ударения на беспристрастной аккуратности в оценке фактов, на том, что мы притворно подчеркиваем в отношениях с людьми. И если уж на то пошло, правдивы ли наши политики? Да лжецы они хреновы – большинство из них.

Для араба все подчиняется исламу и понятию чести – даже правда, потому что честь для них и является правдой. А в их культуре присутствует столько тонкостей в этом вопросе…

…просто чертовски стыдно, что так часто кажется, будто те, кто поднимается к вершинам власти, являются негодяями и монстрами, лишенными моральных устоев…

Так уж устроен мир, парень, подумал Хауард. Тебе придется еще многому учиться, Джонни, даже в твои двадцать восемь. Но он продолжал сидеть и слушать, как Джонни расписывает огромные различия и сложности арабского мира. Хауард постепенно проникался тем истинным чувством привязанности и глубокого уважения, которое, несколько идеализируя, молодой человек безусловно испытывал к этим людям.

– … о да, теперь он загоняет их в такие катастрофические ситуации и так часто, что большинство ненавидит его и боится; на самом деле большинство из них ненавидело его всегда. Но это не означает, что их образ мышления стал ближе к нашему и теперь они согласны, что мы были правы всю дорогу. Они наверняка будут рады, если он уйдет, но на его месте они захотят видеть кого-то еще, кого-то сильного, кто, как они надеются, сумеет добиться того, чего они хотят…

…очень много сложностей возникает в Ираке из-за огромного несоответствия во взглядах на религию и культуру между тремя основными этническими группировками. Внутри одной страны они находятся дальше друг от друга, чем, например, мы когда-либо были от русских – даже в разгар холодной войны…

Позже они перешли к специальным вопросам: военный потенциал, иерархия,

административные детали и структуры. До сих пор Джонни не спрашивал, зачем ему все это нужно. Эд часто практиковал подобное со своими людьми из «Секьюритиз», выкачивая из них информацию, прежде чем компания устремлялась на новую территорию. Если Джонни что-то и испытывал, так это чувство легкого удивления, почему его никогда не спрашивали об этом раньше – просто Эд оставил эту часть мира на него.

В час дня они прервались, чтобы перекусить. Хауард купил несколько сандвичей в угловом магазине, и они умяли их, распив по банке пива. Взглянув на часы, Хауард был поражен: они были заняты уже четыре часа, и за все это время он едва вымолвил пару слов, если не считать того, что он задал несколько вопросов и эпизодически направлял беседу в нужное русло. Двое мужчин, расслабившись, сидели в удобных креслах в квартире Хауарда. Неожиданно он подумал, что Джонни выглядит каким-то усталым. Усталым, но…

Хауард присмотрелся внимательней. Молодой человек набросился на сандвичи с волчьим аппетитом, как будто он не ел целую неделю. Будь я проклят! – мысленно воскликнул он через несколько секунд, и в уголках его губ заиграла улыбка.

– Джонни?

– Угум?

– Как ее зовут? – Теперь улыбка превратилась в ухмылку.

– Что? Откуда… – начал юноша, уставившись на него.

Будь я проклят! – снова подумал Хауард.

Молодой Джонни натурально покраснел!

– Давай, Джонни, выкладывай. Рассказывай все. Кто она? – Конец света! Мальчик чуть ли не побагровел! Хауард внутренне застонал. Только этого ему сейчас и не хватало.

Джонни, конечно же, устал, но его восторг был слишком бурным. Он понял, что не в состоянии сдержаться и выплеснул все разом на пораженного Хауарда.

– О, Боже, Эд, она прекрасна! Говорю тебе, она просто меня покорила! У меня ни разу раньше такого не было, чтобы кто-то смог так сразу сразить меня наповал… – Он продолжал изливать свои чувства еще несколько минут, потом запнулся и замолчал. Юноша смущенно улыбнулся, заметив забавное выражение на лице Хауарда. – Давай теперь продолжим, Эд. И не смотри так на меня. У меня это серьезно.

Это-то я вижу, подумал Хауард. О да, это я и впрямь вижу.

– Как давно ты с ней встретился?

– Ну, вчера вечером, на самом деле…

– ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ?!

– Ну, я имел в виду, что до этого никогда по-настоящему не обращал на нее внимания. Я хотел сказать… да ты ее видел, на самом деле. Это моя новая жиличка.

– Ну и задница же ты, Джонни! – Хауард разразился громким смехом. – Значит, после всей той лапши, которую он вешал нам на уши о своих правилах насчет жиличек, он же их и нарушает, и… ты имеешь в виду эту вечно измазанную краской маленькую нечесаную лахудру?

– Эд!! – голос Джонни щелкнул словно кнут. Стальные мускулы на его плечах и шее напряглись, руки сжались в кулаки, глаза загорелись яростью. Еще мгновение, и он готов был ринуться в стремительную, смертельную схватку.

Господи Иисусе! Притормози, Эд, скомандовал себе Хауард. Вышло до дурости хреново. Не будь так чертовски груб с мальчишкой.

– Прости меня, Джонни. Я немного не так выразился. На самом деле я имел в виду другое. Ты должен признать, что у всей этой истории есть смешная сторона – ты и твое золотое правило. Но я прошу прощения. Так, значит, на этот раз у тебя наконец-то все серьезно, а? – Он улыбнулся, напряженность ушла.

Джонни снова успокоился и опустил глаза.

– Да. Серьезно, – начал он мечтательно, тихим голосом. – Мне с трудом в это верится, но так оно и есть. На этот раз – да. Я… я сказал ей вещи, которые раньше никогда никому не говорил. Даже сейчас, думая об этом, я знаю, что по-прежнему чувствую то же самое и могу повторить слово в слово.

– Что ты ей сказал, Джонни? – теперь уже мягко спросил Хауард.

– Ну… – Джонни улыбнулся, – она не поняла ни единого слова. Но, думаю, смысл уловила.