Тень спрута
Шрифт:
Калашников сунул карандаш в рот и плотно стиснул зубами. Значит, высшую цель изменять прикажете? Перестать «разумное, доброе, вечное» сеять и чем-то другим заняться?! А почему бы и нет, собственно?! Одним разумным, добрым и вечным мир не изменишь, сказано же в Текстах — «что для верующего разумно, то для эрэса смех»! А что для верующего добро, то для эрэса потребительная стоимость, мысленно добавил Калашников. Пятьдесят лет разумное и доброе по всей Галактике сеем, а динамика роста — как у «Пепси-колы». Сначала постепенно вверх, а потом то туда, то сюда, и никаких больше перспектив. Так что менять надо курс,
Ну ладно, менять, согласился с собой Калашников. А куда?
Калашников мрачно усмехнулся. На сто восемьдесят градусов, куда же еще. Дурное сеять, злое и скоропортящееся. От покупателей отбоя не будет; вот только что с такого посева вырастет?
Калашников еще раз посмотрел на график численности верующих и пожал плечами. А черт его знает, что вырастет. Может быть, даже ничего — если семена действительно скоропортящиеся. В конце концов, один джихад я уже объявил? Так чего же на полдороги останавливаться?!
Ну-ка, стоп, оборвал себя Калашников. А если серьезно?
Чего такого дурного и злого придумать, чтобы Галактика содрогнулась?! Галактическое Метро взорвать? В Центральную Дыру квантового порошка подсыпать, чтобы она из черной в белую превратилась? Придумать-то можно, а толку?!
Калашников снова принялся грызть карандаш. Эх, не силен я в злодеяниях! Вот Макаров, тот бы сразу идею выдал, да такую, что закачаешься. Как там у него любимая присказка? «Мир надо завоевывать»?
Хм! Калашников отложил карандаш и поднял указательный палец.
А ведь это идея!
Чем у нас пустотные шейхи занимаются? Этим же самым! Галактику к рукам прибирают! А у меня — миллион роботов, которых занять нечем; вот вам и основания для сотрудничества!
Что может быть дурнее и злее, чем власть в Галактике захватывать? А потом, само собой, промеж себя делить?!
Калашников аж руки потер от удовольствия. Так и сделаем, решил он. Сначала с шейхами поговорю — мол, только что в себя пришел, Галактики толком не видел, решил с умными людьми посоветоваться, вот вас нашел, скажите, шейхи добрые, чего мне с моими роботами делать, чтобы кусок побольше урвать? Вы же самые умные, самые хитрые и все такое прочее! А потом уж, если договоримся, не грех и моим роботам объявить: по нынешним временам разумное и доброе сеять — только сорняки подкармливать! Дурную траву — с поля вон!
Калашников хлопнул в ладоши и распахнул очередной экран.
— Метро на сегодня до Бадарамхаз-Карамха, — сказал он появившейся перед ним виртуальной кассирше, — лучшую гостиницу и аккредитацию на конгресс «За свободу совести». Быстро!
— Гостиница «Септ», президентские апартаменты, получасовой трансферт от станции Мхадрахадж, — мгновенно ответила кассирша, продемонстрировав безукоризненно белые зубы. — Наилучший момент отправления — одиннадцать тридцать вашего местного времени. Желаете заказать сопровождение или охрану?
Калашников отрицательно покачал головой.
— С вас сто двадцать два ЭЕ, — с точностью робота, которым она, собственно, и являлась, подсчитала кассирша. — Если вы согласны, подтвердите перевод средств.
— Подтверждаю, — сказал Калашников, прикладывая ладонь к появившейся перед ним идентификационной панели. Панель зажужжала, создавая видимость напряженной работы, мигнула зеленым и растворилась в воздухе.
— Благодарю
Свобода души, мысленно перевел Калашников «фридо фрея» с Высокого Федератного. А вовсе не свобода совести. Видимо, туго у них там с совестью.
Проверив почтовый ящик, Калашников еще раз кивнул кассирше и выключил экран. Ну, вот и все, сказал он себе. Теперь шесть часов здорового сна, оздоровительный душ — и в бой. Представитель спонков будет ждать меня возле третьей пальмы в холле семьдесят второго этажа Палас-отеля ровно в тридцать шесть тридцать Единого Времени. По-нашему — в шесть двадцать вечера. Времени, чтобы насмотреться на чудеса Бадарамхаз-Карамха, у меня более чем достаточно.
Калашников устало поднялся из-за стола, потянулся всем телом, сделал три коротких шага и повалился на кушетку. Зевнул, перевернулся на спину, раскинул руки, завернулся в пушистое, но тем не менее прохладное одеяло. Улыбнулся при мысли, что главным достижением цивилизации можно считать вот такой способ отхода ко сну — бухнуться на кровать, предоставив коттеджу самостоятельно превращать одежду сначала в мягкие простыни, а потом, после третьего звонка будильника — в жесткие холодные доски.
Вот именно, в жесткие, холодные доски. Калашников поерзал на кушетке в тщетных попытках устроиться поудобнее и понял, что будильник давно умолк, полностью отработав свою пятнадцатиминутную программу. В проеме окна маячило голубое небо, рубашка и брюки лежали на табурете рядом с изголовьем, а вот одеяло и простыни как корова языком слизнула. «Проклятое будущее», — пробормотал Калашников и принялся постепенно просыпаться.
Поднявшись на ноги, он тупо посмотрел на свою вчерашнюю одежду и покачал головой. Через сорок минут ехать, а я даже не знаю, какая нынче в Бадарамхаз-Карамхе погода! Не говоря уже о составе атмосферы и прочих приятных неожиданностях.
— Коттедж, — хрипло произнес Калашников. — Чего мне надеть-то?!
Рубашка издала высокий свист и немедленно превратилась в серебристо-серый, с многочисленными пуговицами френч. Брюки зашипели, свалились на пол, звякнув тяжелой пряжкой. На табуретке возникла вторая рубашка — приятного коричневого цвета, с серебряными пуговицами и погонами на плечах.
— Что это?! – удивился Калашников. — Военная форма?!
— Никак нет! — звонко ответил коттедж. — Это парадный мундир роботов Технотронной Церкви!
— А, роботов, — усмехнулся Калашников. — Ну, тогда ладно!
Через пять минут он уже разглядывал себя в зеркало, поражаясь, насколько мундир красит мужчину. Вот почему Фидель Кастро всегда ходил в форме, подумал Калашников, поворачиваясь в профиль. Так и хочется произнести какую-нибудь воинственную речь!
— Отлично, — оценил Калашников работу своего верного коттеджа. — А как там насчет атмосферы? Есть чем дышать в Бадарамхаз-Карамхе?