Тень твоего поцелуя
Шрифт:
– Сначала полотенце! – величественно произнес он.
Пиппа игриво бросила в него полотенце и уселась на табурет, наблюдая, как он вытирается. Вид его нагого тела возбуждал ее. Он был так худ, почти костляв, ни унции жира, только мышцы и сухожилия. И несмотря на разгоравшееся желание, она была готова подождать, наслаждаясь предвкушением. Как только Луиза и Робин благополучно окажутся на борту, можно спокойно задвинуть засов на двери каюты и не выходить, пока впереди не покажется французское побережье.
Она порывисто облизала губы бессознательно-сладострастным
• – Знаешь, может, тебе и в самом деле следовало бы что-то надеть, – пробормотал он нетвердым голосом.
– Ты прав. Но что? – едва не заплакала Пиппа, беспомощно протягивая ему руки.
Лайонел обернул полотенцем чресла и босиком пошлепал к фальшборту.
– Малколм должен был снабдить нас всем, что понадобится в дороге, – заверил он, вручая ей рубашку, нижние юбки и простое платье из светло-зеленого полотна. – Ни фижм, ни капюшона. Зато есть вот что. – Он протянул Пиппе вышитую шаль и простые лайковые туфельки.
– Чего еще требовать! Ты, похоже, предусмотрел все! – воскликнула Пиппа, накидывая сорочку.
– Это тебя удивляет? Какое разочарование! Я думал, ты меня лучше знаешь, – пожаловался Лайонел, открывая еще один сундучок, в котором лежала его одежда.
– Да нет, не очень, – засмеялась Пиппа, расправляя юбки. – Но прежде чем ты наденешь рубашку, я перевяжу тебе рану. В сундучке я видела гамамелис и бинты.
Лайонел позволил ей промыть и перевязать рану, предварительно посыпав ее гамамелисом. Е-е волосы то и дело падали на лоб, и он лениво перебирал невысохшие локоны, проводя пальцем по шее, поражаясь ее изяществу, и тугим раковинкам ушей.
– Я чувствую, что заново открываю тебя, – пораженно прошептал он. – Будто не знал тебя раньше, не ведал, что это такое: любить и желать тебя.
– Я тоже это чувствую. Но не испытываю никакого нетерпения. Наоборот, будто знаю, что мы должны подождать, пока все не уладится так, как должно быть.
Лайонел кивнул, гладя ее губы.
– Это именно то время, когда мы должны заново познакомиться, когда все видишь как впервые. Когда все обновляется.
Она говорила нерешительно, подыскивая слова:
– Мы сейчас словно семена, выжидающие, пока прогреется земля. – Немного подумав, Пиппа тряхнула головой. – Все это так фантастично… почти нереально, а я ни в коей степени не подвержена пустым мечтам, это и Робин тебе скажет.
– И на этой ноте мы пока закончим разговор. Пора идти на палубу. Последние полчаса мы стоим на якоре.
– Правда? – ахнула Пиппа, вскакивая. – Я не заметила!
– Зато заметил я.
Он стал поспешно натягивать рубашку, заправляя иолы в простые штаны.
– Боюсь, мне не удастся надеть туфли, – с гримаской пробормотала Пиппа. – Ноги нестерпимо болят.
– А вот это дело поправимое.
Он нагнулся и, прижавшись плечом к ее животу, взвалил Пиппу на плечо.
– Прости, но с одной рукой мне иначе не управиться.
– Только не урони меня! Одного раза за вечер вполне достаточно.
Они
Она посмотрела в направлении берега, но так ничего и не различила.
– Наверное, им уже пора быть здесь, – прошептала она Лайонелу. Страх снова стал ее спутником. Он камнем лежал на ее груди и сжимал горло.
– Скоро, – кивнул он и, оставив ее, поднялся на мостик, где у штурвала стоял Лонгтон, не сводивший глаз с береговой линии. – Сколько вы можете им дать?
– Не более получаса. Солент патрулируют военные суда. После переполоха в Саутгемптоне нас наверняка ищут.
К ним присоединилась Пиппа, переставшая обращать внимание на острую боль в ступнях. Она молча стояла подле Лайонела, всматриваясь в мрак.
С «вороньего гнезда» на верхушке мачты послышался негромкий свист, и Лонгтон кивнул.
– Нашли. Хорошо, если это они, а не те, кто нам вовсе не нужен.
Пиппа сжала руку Лайонела. Сердце трепыхалось подбитой птицей. Ей показалось, что навстречу плывет какая-то серая треугольная тень. Парус… конечно, парус!
Откуда-то раздался крик чайки. Ей ответил еще один, и еще… Но она была уверена, что настоящие птицы давно спят.
– Это они?
– Думаю, да.
Лайонел не выказал и тени беспокойства, но поспешно последовал за Лонгтоном на главную палубу. Пиппа осталась на месте. Отсюда она могла более отчетливо разглядеть серый треугольник.
Матросы бесшумно спускались на нижнюю палубу. Из тьмы вынырнула маленькая шлюпка, в которой находились трое. Тот, что на носу, убирал кливер, другой стоял на корме. Еще одна неясная фигура скорчилась на дне лодки.
Робин…
На сердце вдруг стало легко. Робин ловко свернул кливер, когда лодка подошла ближе, стукнулась о борт «Морской грезы», и матросы немедленно спустили вниз веревочный трап. Первой на борт поднялась Луиза и, споткнувшись о поручень, едва не упала. Потом на палубу прыгнул Робин, и Пиппа мгновенно оказалась рядом, обнимая брата. Слезы счастья струились по ее лицу.
Вскоре после того, как они обогнули Нидл-Рокс и «Морская греза» заплясала на волнах Ла-Манша, первые робкие лучи солнца прорезали серое небо. Пиппа лежала на согнутой руке Лайонела в капитанской каюте, на странной подвесной койке, глядя в иллюминатор на окрашенные оранжевыми лучами розоватые волны, неустанно бьющие в борт судна.
Они по-прежнему были соединены, как час назад, когда заснули крепким сном. Пиппа чуть двинула бедрами и почувствовала, как он шевельнулся в ней.
– Я люблю тебя, – прошептала она, когда он открыл глаза, чтобы взглянуть в ее лицо.