Тень
Шрифт:
А ведь вспоминал! Сколько раз за все эти годы, на Урале прожитые, с усмешкой, как самому казалось, вспоминал. Или догадывался, что не разминуться им? Как тогда, когда о трепаче этом, что письма писал, сообщили, о купце чердынском и его сокровищах, сердечко-то дернулось?! А! Не зря, не зря столь лет под спудом лежало... Но и тогда решил поиграть с судьбой, не бросился ведь, сломя голову, счастью своему навстречу, как отец когда-то, а проходимца велел к себе доставить, да его и отрядил — поди, мол, поищи сокровища купецкие.
Но много с судьбой не наиграешь! Не зря она свела их вместе, проходимца безродного, чей отец и вправду, выходит, на его фамильной
— Обратите внимание на планировку усадьбы, — журчал за дорогой тоненький голосок, — по такому типу раньше тут строились почти все купеческие дворы, но позднее большая часть была перестроена, а этот остался без изменений. Господский дом — на углу квартала, рядом с ним другой дом, поменьше и проще, для слуг, домочадцев, родственников разных, а все хозяйственные постройки — конюшни, хлевы, амбары и прочее — внутри двора. Пойдемте со мной, посмотрим на внутреннюю планировку усадьбы.
Экскурсовод нырнула в калитку, подвешенную возле ворот на кованых петлях, и голос ее постепенно стих. По одному втянулись во двор и экскурсанты.
Вадим Николаевич тоже вышел из машины и подошел к дому. Внутрь заходить не стал, остановился возле ворот так, чтобы и слышать и видеть отсюда, с улицы.
— В скупом декоре северных хором, — струился голосок, — и господского дома, и хозяйственных построек, широко использовались народные орнаментальные мотивы...
Громыхнуло. Развернувшись еще раз, тучи сплошным фронтом спускались вдоль уже невидимого хребта с севера, подступали к городу, застилали небо сплошным мраком. Двое мужчин с фотоаппаратами колдовали возле, торопливо снимали резьбу на воротах, кирпичные завитки над окнами, ажурные воронки водостоков.
Вот она, злая ирония. Пращур строил на века, для будущих поколений Олиных, а теперь туристы щелкают, чтобы крутить слайды охающим от умиления друзьям, а правнук рядом стоит, под чужим именем скрывается. Но ничего, у прадеда были свои хоромы, у правнука — свои. У прадеда свое время, у правнука — свое! Олинский дух неистребим! Олинский? Вадим Николаевич и забыл давно, что он тоже Олин, а не Поликарпов, если б не золото это, так и не вспомнил бы никогда, умер Поликарповым.
Тогда, после разгрома банды Зубра, дорога осталась одна. Не сразу он это понял, метался — сначала по лесам, в поисках уцелевших схронов «Белой армии освобождения», созданной перед отступлением коллегами из СС, и таких же, отбившихся одиночек вервольфов-оборотней, проскользнувших сквозь ячейки не туго еще натянутой СМЕРШем сети, потом, не найдя ни того ни другого, — по городам и местечкам Западной Украины, боясь сунуться на возможно уже проваленные и в западни превращенные явки старой агентуры, не веря всегда надежным, в кабинетах родного ведомства изготовленным документам. Понял: нужно отлежаться, затихнуть, затаиться, время выждать. Но не просто это оказалось в близких к границам послевоенных городах: патрули, проверки, облавы...
Перебрался в Белоруссию. Под видом вернувшегося из Румынии довоенного эмигранта пристроился в одном из монастырей, где, знал точно, настоятель сотрудничал с его «фирмой» в былые годы, припугнул его и, схоронившись, стал ждать. Потом понял, что и здесь бесполезно отсиживаться — хоть и спрятан монастырь среди болот, окрепшие местные власти стали проявлять все больший интерес к его послушникам и старцам. Уходить тоже, казалось, некуда. Война давно кончилась. В Германии союзные войска, до Франции не добраться, да и там тоже в то время охотились за такими, как он. Путь остался один — подальше от этих опасных мест, на восток, в центр страны, на Урал, или еще дальше, в Сибирь, туда, где можно спрятаться, подозрений не вызывая, среди демобилизованных, эвакуированных, сорванных войной с отчих мест людей. Вот тут-то и встретился ему на Лунинецком вокзале отчаявшийся в поисках и запивший с горя Поликарпов...
Так и оказался в Свердловске. Сначала считал — ненадолго. Даже устроился на железную дорогу, в охрану, думая этот канал и использовать, когда уходить время придет. Тут и встретились, попались ему на грабеже дурном, но дерзком те жлобы. Рвань. Дезертиры да бандюги, не лучше, чем у Зубра. Обломал он их быстро. Обломал и приструнил. Тогда впервые и мелькнуло: а стоит ли вообще уходить? Куда? Зачем? С умом всюду прожить можно, а с его выучкой!
Потом, когда повернулось здесь все так неожиданно, когда и здесь деньги большой силой стали, и так легко порой шли к тем, кто не слишком обременял себя сомнениями, когда сыпались эти деньги легко и охотно во все прорехи не шибко как скроенной и сшитой экономики, когда большими деньгами затыкать дыры в ней начали — совсем вольно стало: большие и легкие деньги и брать и отбирать легко!
— На фамильном гербе Олиных изображен бегущий олень, как и на гербе города...
Тучи все плотнее заволакивали небо, прижимали его низко к земле. Один из туристов, нацеливаясь объективом на кованую решетку подвального оконца, то отступая, то приближаясь к дому, пританцовывая бочком, склонился рядом с Поликарповым, буркнув:
— Извините.
Вадим Николаевич отступил на шаг.
— Еще раз извините, ради бога, — сказал тот, выпрямляясь, и спросил:
— Хорошо построил предок, Александр Николаевич?
Дыхание перехватило.
Это был не страх. Вадим Николаевич давно свыкся с мыслью, что все для него может кончиться разом. Располагает-то господь... Хоть и просчитывал многократно каждую операцию, однако сфера деятельности за последние годы так разрослась... Но с этой стороны он удара не ждал. Если Хозяина лично знали сейчас пятеро, если из живущих двое звали его когда-то Тенью, то знать о том, что Вадим Николаевич Поликарпов был Александром Николаевичем Олиным, не мог никто. Ни одна душа!
Он быстро справился с собой. Мгновенной растерянности не мог заметить даже этот, с фотоаппаратом. Повернулся медленно и значительно всем корпусом:
— Вы мне?
— Вам, гражданин Поликарпов.
Он махнул рукой, и уазик, стоявший на углу следующего квартала, тут же сорвался с места и помчался к ним. «Турист» достал из кармана удостоверение и представился:
— Капитан Колесниченко, комитет государственной безопасности.
Второй, постарше, стоял с другой стороны.
— Вам придется проехать с нами.