Тени Эзеля опубл в журн Подвиг

Вступление

Карнаухов вышел к путям за низким кирпичным забором, в котором кто-то очень давно проделал дыру. Он перешел две ветки путей, все время глядя вправо и влево - но поездов не было. Было сыро. Где-то слева очень далеко, или так казалось из-за тумана, за поблескивавшими стальными покатыми рельсами, едва-едва темнел корпус Депо. Там он должен был встретиться с пацанами из параллельного класса, они обещали свести его с приятелями из железнодорожного колледжа. Те уже несколько месяцев катались на товарниках, выкладывали свои фотки, получали кучу лайков и внимание самых красивых девчонок.

Карнаухов пошел вдоль путей. Сначала параллельно его движению шли эти две ветки, затем они как-то вдруг превратились в четыре. На одной стоял одинокий вагон, высокий, темный, загадочный, на другой какой-то товарный состав, конец которого терялся где-то впереди. Карнаухов пошел вдоль товарняка и рядом с высокими и длинными вагонами, с огромными колесами он сам себе казался маленьким, как муравей. Как только закончился последний вагон, справа открылось огромное пространство. Змеились, рельсы, сходясь и расходясь по каким-то особым законам, от прямой ветки вдруг вбок убегала неведомо куда боковая и пропадала в сыроватом тумане. Где-то справа, очень далеко, шел одинокий оранжевый тепловоз, похожий на игрушечный и, казалось, никем не управляемый. Все это походило на какой-то космический пейзаж, на планету, где обитают только эти странные существа: товарный составы, отдельные вагоны и паровозы, а вместо дорог - бесконечные рельсы, рельсы и рельсы.

Он шел уже полчаса, но не попадалось ни одной живой души.

Из низко стелющегося молочного тумана справа, навстречу Карнаухову, выплыл темно-зеленый тепловоз с высунувшимся из кабины машинистом или помощником машиниста, в черной фуражке с блестящей кокардой. Человек этот, неподвижный и загадочный, глядевший вперед, проплыл где-то высоко над Карнауховым. Карнаухов проводил его взглядом. Он хотел на следующий год поступать в железнодорожный.

Как только тепловоз прошипел мимо Карнаухова, юноша перешел нитку путей и направился туда, где должна была произойти встреча.

Недалеко от него, из белой пелены, появилось двое. Карнаухов напрягся. Могли оказаться местные.

Но это были двое взрослых. Один, с седыми усами, в черной потертой робе, в примятой фуражке с блестящими молоточками, с большим гаечным ключом в руках, другой в какой-то серой солдатской шинели и в странном головном уборе - островерхий шлем с большой темно-красной звездой. Оба курили, держа сигареты щепотью, тремя пальцами.

– Попросить прикурить?
– подумал Карнаухов, но не решился.

Мужики о чем-то говорили.

И один из них, в островерхом шлеме со звездой, быстро взглянул на Карнаухова и, кажется, подмигнул.

Карнаухова почему-то передернуло.

А парней из параллельного класса и железнодорожного колледжа он так и не дождался.

Часть I

Краснокирпичный корпус

В конце августа на совещании в районе было принято решение перевести их школу в два других помещения. Решение объявили только 28 числа, и всю торжественную часть уже приготовленного праздника надо было проводить в других дворах, вести первоклассников в другое здание. Три последних дня августа были просто сумасшедшими.

А с каких-то объектов срочно снимали бригады строителей и перебрасывали сюда, к аварийным корпусам, построенным чуть менее двадцати лет назад.

На августовском педсовете Екатерина Павловна, предвкушая реакцию коллектива, некоторое время постояла на сцене, а потом трагическим голосом сказала: "Мы переезжаем".

И реакция не заставила себя ждать. Шум родился сразу, как буря посреди океана, пошли волны возмущения, попытки объяснить соседям, что работать в другом помещении невозможно, потому что у меня, вы же знаете, в кабинете...

Директор подождала, когда буря утихнет и еще более трагическим голосом сказала: "Решение это окончательное. Согласовано".

В час дня учитель истории Клавдия Михайловна объявила, что уходит на пенсию.

Этим серьезная часть реакции коллектива и исчерпалась.

Ученики с девятого по одиннадцатый должны были начать ходить в четырехэтажное кирпичное здание, где двадцать лет назад помещалась их же школа, до переезда в это ставшее аварийным здание. Кирпичный корпус стоял на тихой улице, обсаженной старыми тополями, которые каждый июнь окутывались дымом летучего пуха. При первом дуновении ветра пух этот стремительно летел вдоль улицы, в поисках любого места для приземления. Теперь тополя стали немного желтеть.

Улица когда-то сплошь была застроена пятиэтажными корпусами из силикатного кирпича, с мутулами под карнизами, розовыми и красными фризами на уровне чердачных окон, с маленькими каменными балкончиками. Теперь то тут, то там возникали огромные прорехи, и на месте пустырей появлялись гигантские круглые башни в восемнадцать, а то и больше этажей. Но застройка шла с конца улицы, ближе к главной магистрали, а здесь, в середине, все еще царили старики в пять этажей, и за забором стояло здание старой школы, бывшей когда-то самым высоким сооружением в данной местности и самым старым учебным заведением Железнодорожного района.

До 43 года школа 41 была общей, а с 43года - мужской. О ней сохранялись какие-то воспоминания, пока еще работали прежние учителя, но вот все больше приходило тех, кто никогда не работал в старом четырехэтажном корпусе. В нем помещалась уже лет семь какая-то особая школа - Интеллектуал. Учеников в ней было мало, и она была частная. Но пришлось потесниться. Далось это не без боя. Директор Интеллектуала, дама под сорок, с обширными связями, билась до последнего. Несколько звонков решили дело.

Интеллектуалы полностью переместились на четвертый этаж пользовались теперь только своей лестницей, бывшей пожарной.

Темнокрасный корпус стоял за старыми прутьями ограды, в глубине, скрытый кронами тополей и кустами жасмина и сирени. Одинаковые бетонные столбы на равном расстоянии, один от другого, создавали опоры этой ограды, железные ворота всегда были закрыты, а входить нужно было через небольшую калитку.

Первую неделю все осваивались, было даже немного весело: лестница в старой школе оказалась совсем небольшой, ступени широкие, коридоры казались короткими, а потолки в классах очень высокими. Но главное - в старой школе было много каких-то темных коридоров, запертых дверей, каких-то каморок, складских помещений. На первом этаже, почти у входа, круто вниз, вероятно, в подвал, уводила лестница, огороженная тонкими железными прутьями.