Тени Эзеля опубл в журн Подвиг

Гутов Александр Геннадиевич

Вот он вытаскивает тяжелые книжки в особых обложках.

– "Супер - обложки",- пояснил дед

– Это значит, лучшие?
– спросил он деда, слово "супер" было в ходу.

Дед улыбнулся: Лучшие, точно!"

На книжках были крупные слова, написанные особым шрифтом.

– "Готический" - сказал дед непонятное слово.

Книжки были загадочные, название странные: "Тимон Афинский", "Кориолан". Каждая, как тяжелый кирпич, Валера с трудом держал такую в руках. Книги были плотные и тяжелые.

Особенно любил Валера книжки про самолеты. Он помнил одну такую, на первой странице, под темносиней плотной обложкой, было написано - "Курнакову Борису Николаевичу, в день шестидесятилетия от коллектива НИИ самолетостроения с наилучшими пожеланиями".

На следующей странице был изображен стремительно летящий самолет, а в облаках, далеко от него, спасался немец с черными крестами на крыльях.

Дед, увидев, что Валера смотрит эту книгу, вставал, подходил и начинал рассказывать -

– Это, Валерка, "Ил -4", на нем наш командир эскадрильи летал, когда они Берлин бомбили.

Дед много чего знал. Жаль, Валера так и не расспросил его подробнее.

Говорили, что дед был ведущим специалистом в НИИ самолетостроения и разрабатывал новейшие модели.

В девяносто четвертом институт закрыли.

Летом, на даче, дед сидел в плетеном кресле и так же читал газеты. А потом деда не стало.

Валере было тогда одиннадцать лет.

Курнаков разложил фотографии на своем столе и включил настольную лампу. Приготовил увеличительное стекло - его так учили работать со снимками.

На первой же фотографии оказался удивительный дом - деревянный, на два этажа, с каменным фигурным крыльцом под жестяным навесом, наличники на окнах резные, на втором этаже распахнуты окошки - кто-то их недавно открыл. Курнаков знал из курса истории второй половины XIX в., что такие дома под дачи снимали люди среднего достатка - инженеры, врачи, адвокаты, журналисты. Казалось, вот сейчас из окна высунется какая-нибудь дама в светлом летнем платье с косынкой на шее и крикнет

– Петр Никанорыч, обедать, Лукерья уже самовар поставила.

– А что у нас на обед?
– зычным голосом крикнет толстый, страдающий одышкой адвокат в чесучовой паре и соломенной шляпе.

– Окрошка, простокваша, вареная баранина с горошком. На десерт - свежая малина со сливками.

На обратной стороне снимка была надпись выцветшими синими чернилами - Садовая улица д. 9 и дата -1885г.

Ниже карандашом - дом-общежитие рабочих завода. Снесен в 64 г.

Он удивился. Значит, резной дом стоял как раз там, где теперь угол Садовой и Летней. Он же каждый день проходит это место.

Общежитием резной дом стал где-нибудь в начале тридцатых годов XX в. А дед как раз родился в тридцатом.

На другом снимке он увидел церковь - резную, деревянную, с одним куполом, поднимавшимся над кокошниками, напоминавшими языки пламени, устремленные вверх над многочисленными пристройками, галереями, крыльцами. Это был так называемый русский стиль. На обратной стороне снимка было написано такими же выцветшими чернилами. Церковь Святых апостолов Петра и Павла. Освящена в 1879 г. тоже строение Он только не сразу понял, где располагалась эта церковь. А потом удивился - это же боковая аллея парка на соседней улице. От церкви не осталось даже следа. Надпись на обороте сообщала, что церковь разобрана в 32 году.

А вот другое строение: на фотографии, и тоже явно конца XIX в. длинный кирпичный двухэтажный корпус с большими белыми вставками на окнах в виде изогнутых усеченных трапеций. Этот тип зданий Курнаков знал - кирпич, конечно, красный. Надпись на обороте - казарма рабочих железнодорожных мастерских. 1898 г. Валера сразу узнал этот дом - здесь теперь размещалась Госавтоинспекция.

Вот плохо сохранившаяся фотография - деревенский бревенчатый дом без всяких украшений, четыре окна по фасаду, шесть - боковая сторона, крыша крыта кровельным железом, чердачное окно, кирпичная труба. Дом стоит на каменном фундаменте. Надпись на обороте черными выцветшими чернилами. Начальная земская школа.

Значит всего два года обучения, в лучшем случае. Училось первоначально десятка три, от силы четыре. Заканчивали такую школу десять - двенадцать человек.

Валерий Александрович улыбнулся. Представил, как весь их коллектив идет утром по непролазной грязи в эту школу. Каменный фундамент говорил, что почва здесь была топкая. Пришлось поднимать деревянное строение, чтобы не завалилось.

Затем на снимках появились широкие грунтовые дороги, часто залитые дождем и размытые - знакомые улицы района. Низкие штакетники, редкие машины: пару раз газики, а все больше грузовики - широкие, приземистые.

Были на фотографиях и старые паровозы - с белой окантовкой колес - Курнаков знал: колеса - красные. Сзади паровоза - большой тендер для угля, ветер относит в сторону черные клубы дыма - паровозы выходили из огромных полукружий-ворот депо. На таких снимках попадались фактурные седоусые железнодорожники в форменных тужурках или фуражках с блестящими кокардами.

На одном снимке на фоне разбегавшихся веток железнодорожных путей на пригорке возвышался полуразрушенный монастырь с пробитым куполом и без креста.

Сейчас этот монастырь сиял своими побеленными стенами и синим куполом, украшенным золотым прорезным крестом.

А фотографии в папке не кончались. Теперь на улицах появлялось все больше прохожих - мужчины в кепках, в длинных пальто, в широких брюках, в плащах, женщины в вязаных кофтах, в платочках, с хозяйственными сумками в руках. Вспомнил сиреневый альбом деда. Там было много таких фотографий. И сам дед, молодой, с большим чубом, в рубашке с коротким рукавом, в широченных штанах, стоял на фоне какого-то двухэтажного кирпичного дома.