Тени из прошлого

Капьянидзе Вера Николаевна

– А как назвал?

– Барсиком называет.

– Хорошее имя, кошачье. Вырастет – Барсом станет.

Люська, соскучившись по Василию, ласково терлась об него.

– Постой-ка, – прервал ее радостное мурлыкание Василий. – А ты от кого узнала про меня? Я вроде бы всех предупреждал, чтобы тебе ничего не говорили.

Люська смешалась. Сказать Василию, что ей рассказал Маркиз, только расстроить больного Василия. Нет, это будет удар по его самолюбию. Уж лучше промолчать.

– Ой, Вась, что это мы все про меня, да про меня? Ты лучше скажи, что у тебя с лапами? Шевелить ими можешь? – суетливо забеспокоилась Люська.

– Да, шевелятся немного. Не переживай, все заживет, как на коте. Так кто тебе сказал про меня, спрашиваю? Ты чего юлишь-то, Люсь? – допытывался Василий.

– Ой, подожди-ка, Вась, – отвлекая его от неприятной темы, мурлыкала Люська, – у тебя вот тут вот, за ухом, какое-то грязное пятнышко…

– Ты скажешь, или нет? – рыкнул на нее Василий.

– А чего сказать-то, Вась? – прикинулась дурочкой Люська.

– Кто тебе про меня рассказал, спраш-ш-шиваю? – уже злился Василий.

– Так Фрося и Тося. Ты же знаешь, они все заводские новости вперед всех узнают…

– Не ври! Чермордый приходил? Он один только все видел. Случайно мимо цеха пробегал. Он доложил, больше некому, – уже уверенно заявил Василий.

– И не черномордый вовсе, а рыжая профурсетка из восьмого цеха. Марцеллочка твоя разлюбезная, – обиженно сказала Люська.

– Ну, чего ты завелась? – виновато начал оправдываться Василий. – Какая она моя? Сто раз уже тебе говорил, что не было у меня с ней ничего, а ты опять за свое.

– Ну, конечно, не было у него с ней ничего! То-то в восьмом цеху серый котенок бегает – копия ты, – съязвила Люська.

– У тебя, Люсь, между прочим, тоже почти в каждом приплоде один бело-рыжий котенок проскакивает. Это как понимать, а?

– Так это, наверное, гены от бабушек и дедушек… – смешалась Люська, а сама подумала «И откуда ему это известно? Ведь Володька сразу же всех топит».

– Ну, вот и будем считать, что у Марцеллки тоже от бабушек и дедушек. И давай, Люсь, больше не будем на эту тему, а? Ну, Кисонька моя, иди поближе, я тебя хоть за ушко покусаю.

– Да ну тебя, сам весь больной, а все туда же, – смущенно мурлыкала Люська, подползая к Василию поближе.

– Так это у меня только задние конечности болят, а все остальное – в полном ажуре, можешь сама проверить, – смеялся Василий. – А что это у тебя клок выдран? – резко прервав смех, с подозрением спросил он.

– Где? Где выдран? – забеспокоилась Люська.

– Да вот, за ухом, почти на самой холке. Э-э-э! Да у тебя тут разодрано чуть не до мяса!

– А-а-а! – беззаботно врала Люська. – Это я через третий цех к тебе бежала, а там Кай с Гердой. Ну, я из-за них через крышу полезла. Скользко, я и свалилась с крыши.

– Ухом за крышу зацепилась, что ли? – съязвил Василий, внимательно разглядывая ее загривок. – Ты ври, ври, да не завирайся! Ну, так и есть – следы от любовных игрищ!

Внезапно Василий передними лапами резко повалил ласково прижавшуюся к нему Люську. Намертво придавил к полу.

– А ну признавайся, стерва, уже успела с черномордым спутаться? Ах ты… – от возмущения Василий не находил слов. – Загрызу насмерть! Никого другого не могла найти?… Знаешь, ведь, как я его ненавижу! Все вы бабы, суки…– хрипел от беспомощной злобы и обиды Василий.

– Васенька, отпусти. Я перед тобой, как ангел чиста. Я, между прочим, честь свою защищала, дралась с ним, и ты меня еще обижаешь, – тихо заплакала Люська от незаслуженной обиды.

Ей было так горько и больно, как не бывало даже тогда, когда Володька топил котят.

– Небось, как узнала, что я обезножил, так сразу перекинулась. Знаю я вашу кошачью натуру, – по-прежнему не выпускал Василий Люську из клешней своих лап.

– Да что ты, Васенька, – взывала к его совести Люська. – О чем ты говоришь? Ты же сам знаешь, он давно меня обхаживает. Но я ни разу не поддалась, за то теперь и страдаю, дура!

– Ну, ладно, ладно. Ты уж прости меня, Люсь, – уже винился перед Люськой Василий, понимая, что перегнул палку. – Ну, что поделаешь, такой уж я ревнивый. Но ты тоже хороша: крутишь-вертишь чего-то. Никакой правды от тебя не добьешься. Тут не знаешь, что и подумать. – Василий, наконец, отпустил Люську.

– Так тебя же, дурачок, жалею, знаю ведь, что с ума сойдешь, если узнаешь, что ко мне черномордый приходил, вот и выкручиваюсь, как могу – вздыхала Люська, вылизывая примятую шубку.

– Ты это, давай-ка, беги к котенку. Наверное, голодный уже…

Василий смотрел на нее, думая о чем-то своем.

– Вот что, Люсь, – решительно сказал он. – Пойдешь сейчас кружным путем.

– Да ну, Вась, так долго. Я лучше опять через третий цех. В крайнем случае, опять через крышу перелезу…

– Ты слушай, что я скажу. Пойдешь через седьмой цех. Там, за седьмым, помойка есть, ну, ты знаешь. Пойдешь к помойке… Только, смотри, близко не подходи, поняла? Издали покличешь Мурзилу Ивановича. Поняла?

– Ой, Вась, да боюсь я этой помойки. Там такие отморозки живут! Днем-то увидишь – испугаешься, а ты меня туда ночью посылаешь. Ты в своем уме? Дитя осиротить хочешь? В кои-то веки мне котеночка оставили…

– Не боись! Не сделает он тебе ничего, поняла? Как выйдет Мурзила к тебе, скажешь, что от меня пришла. Он тебя и не тронет. Только не забудь сказать, что это я послал тебя к нему.

– Вась, ты вообще соображаешь, куда меня посылаешь? На погибель! Может, не надо, а? Что ты еще придумал? – отговаривалась Люська.

– Что придумал, то не твоего кошачьего ума дело, тут мужские разборки начинаются. Скажешь этому Мурзиле Ивановичу, но только смотри, очень вежливо и культурно, чтобы все было. Не вздумай с ним огрызаться, или злить его, поняла? Ну вот, скажешь, что, мол, Василий из пятого цеха, попал в беду и очень просит, чтобы он забежал ко мне на минутку. И всех дел. Да не трясись ты, если бы не моя беда, разве я бы тебя туда послал? Я, если честно, и сам побаиваюсь за тебя. Но ведь ты же у меня умница. Ты справишься. Ну, ладно, давай, беги, а то время позднее, да и малец без тебя измаялся. Только будь осторожней. Да завтра приди обязательно, расскажи, как все обошлось, а то переживать буду.