Тени Королевской впадины
Шрифт:
— Этот человек — видный деятель левого движения, — продолжал министр.
— Знаю.
— Знаешь — и просишь за него? — удивился министр. — Я прочитал донесения моих сотрудников…
— Ты слишком доверяешь своим филерам, — перебил Четопиндо. — А они рады нагородить что угодно, чтобы подзаработать. Их-то никто не контролирует.
— Генерал Четопиндо в роли противника института осведомительства? — удивился министр. — Ну и ну! Клянусь богом, такое не часто услышишь.
Генерал и сам понял, что его немного занесло.
Этот разговор с министром
— Комитет настоятельно просит.
— Нет, Артуро, — вздохнул министр.
— Ты меня обижаешь. А Четопиндо не из тех, кто забывает обиды.
— Хорошо. Сделаем так, — предложил министр. — Я переправлю Новака к тебе. В конце концов, у нас родственные организации.
— Когда ты пришлешь его?
— Да хоть сейчас.
— Ладно. Я высылаю машину.
Гульельмо долго вели по коридорам, лестницам, переходам старого здания, где размещалось министерство внутренних дел.
— Куда мы идем? — спросил он у конвоира.
Молоденький конвоир пожал плечами. На лице его было написано смущение. Он однажды слышал пламенную речь Гульельмо Новака.
Это было, когда их роту послали на усмирение шахтеров. Лишенные прав люди, работавшие в бесчеловечных условиях, требовали прибавки заработной платы и элементарной техники безопасности. Запали в сердце слова Гульельмо, обращенные к ним, солдатам. Он говорил, что солдаты — братья шахтеров, рабочих, крестьян, что они должны повернуть свои штыки против угнетателей… Поймать Гульельмо тогда не удалось — он выскользнул из заградительной цепи, словно дьявол…
Теперь конвоир молча вел Гульельмо Новака на допрос. Ему очень хотелось ответить Гульельмо и кое-что спросить, но за разговор с заключенным могло здорово нагореть.
Гульельмо втолкнули в машину, охранники устроились по бокам, как положено.
— К Четопиндо! — уловил он предельно обостренным слухом тихо отданную команду.
Итак, его переправляют в Комитет общественного спокойствия. Ясно, этот перевод ничего хорошего не сулит.
Через некоторое время он понял, что везут его в ведомство Четопиндо вовсе не кратчайшим путем.
Машина на хорошей скорости миновала центр и вырвалась на окраину. Здесь не было оживления главных улиц, не было богатых магазинов, вечерней толпы, блестящих витрин, зазывной рекламы. Однообразные домишки, где ютилась городская беднота, глядели на мир божий подслеповатыми оконцами.
Его хотят, наверно, без лишнего шума прикончить где-нибудь на пустыре, подальше от лишних глаз. Если бы только увидеть перед смертью Роситу… Хотя бы на одну минуту…
— Ты не заснул, парень? — толкнул его в бок конвоир.
Гульельмо посмотрел вперед. На лобовое стекло машины упало несколько капель дождя. Они ехали по широкой, деревенского вида улице, идущей под уклон.
Улица была пустынна. Ни машин, ни пешеходов. Длинные вечерние тени пересекали дорогу.
В конце
Один из конвоиров спросил у шофера:
— Что случилось?
Тот повернулся:
— Что-то с мотором.
— Давай поживей чини свой примус.
Шофер вышел, хлопнул дверцей. Приподняв капот, принялся копаться в моторе.
Один из конвоиров зевнул.
— Искупаться бы…
— Холодно, — возразил второй.
— Скоро ты? — спросил первый конвоир, приоткрыв дверцу.
Шофер озабоченно покачал головой.
Конвоир, сидевший слева от Гульельмо, вышел из машины, сделал несколько шагов, разминая затекшие ноги. Дверцу он за собой не захлопнул. Деревянный мост поскрипывал под его ногами.
Дождь то припускал, то снова прекращался, словно не знал, как быть. Разбухшая река торопливо несла под мостом мутные воды.
Конвоир, насвистывая, подошел к перилам, облокотился. Кобура с пистолетом повисла, покачиваясь, над водой.
Гульельмо прикинул расстояние до перил.
Шофер выпрямился, вытер руки паклей и снова сунул голову под капот.
В тот же миг Гульельмо изо всей силы двинул сидящего рядом конвоира ребром ладони по горлу. Конвоир словно ждал удара — он успел выставить локоть. Тем не менее удар достиг цели — голова конвоира мотнулась и безвольно откинулась на спинку сиденья. Гульельмо выскочил из машины и бросился в противоположную от второго конвоира сторону. Казалось, что доски под ногами сумасшедше грохочут.
Послышался крик:
— Стой!
Гульельмо, не оборачиваясь, подскочил к перилам и занес ногу. Рядом в старое дерево перил впилось несколько пуль, расщепивших обшивку. Одна отскочившая щепка вонзилась в щеку, но боли Гульельмо не почувствовал. Странная вещь — он и звуков выстрелов не слышал.
Впрочем, все это он осознал потом.
Гульельмо перемахнул через перила и тяжело плюхнулся в реку. Холодная вода обожгла тело.
Он плыл, стараясь как можно реже высовывать голову. Рядом выплескивались фонтанчики от пуль. «Неважный стрелок», — подумал он. Одежда стала тяжелой и тянула ко дну. Он выбрасывал руки медленно, стараясь экономить силы. Обернувшись, увидел, что отплыл от моста на порядочное расстояние. Ему помогло течение.
Преодолевая мучительный кашель, с трудом выбрался на берег и, обессилевший, долго лежал в камышах.
Выстрелы прекратились.
Когда Гульельмо пришел в себя, стояла глубокая ночь. Он выкрутил мокрую одежду, сделал несколько резких движений, пытаясь согреться. Затем двинулся вдоль берега прочь от Санта-Риты. Каждый шаг отдавался мучительным колотьем в боку.
Сквозь небо, затянутое тучами, не проглядывала ни одна звезда. Вода в реке была черная как деготь.
Рот наполнился солоноватой жидкостью. Он лег на спину, чтобы хоть немного унять горловое кровотечение. Гульельмо понимал, что дни его, а возможно и часы, сочтены.