Тени на стене
Шрифт:
Сдерживая быстрые удары сердца, он заставил себя медленно дойти до конца перрона и вернуться обратно. Потом он рванул на себя дверь в зал ожидания, и его обдало кислым влажным теплом предбанника.
В зале ожидания нечем было дышать. Люди дремали на казенных деревянных скамьях с высокими спинками, копошились на замызганном полу… Они храпели, переговаривались, кормили детишек, переобувались. Их узлы и чемоданы загромоздили все проходы. Откуда они прибыли? Куда ехали?.. На их серых лицах было тупое безразличие.
— Двери!.. — крикнула какая–то женщина, и боец, замешкавшийся в дверях, торопливо притянул их. Такому голосу нельзя было не подчиниться.
На всех вокзалах, на всех перронах Мещеряк с тревогой и надеждой всматривался
Он переступал через чьи–то ноги. Едкий парной воздух душил его. Кофты, кацавейки, салопы, фуфайки, манто, полушалки… По ним можно было проследить все прихоти моды с начала двадцатого века… Пахло ржавыми сельдями и несвежим бельем. Должно быть, недавно прибыл новый эшелон: по внешнему виду и по глазам людей, переполнивших зал ожидания, Мещеряк безошибочно определил, что это беженцы, которые уже привыкли к скитаниям. В глазах у них была молчаливая покорность судьбе.
Комнатка военного коменданта находилась в дальнем конце зала за билетными кассами. Перед дверью сидело несколько военных в потертых полушубках, шинелях и бушлатах. Кто жевал сухарь, а кто, свернув «козью ножку», дымил свирепым самосадом. Увидев Мещеряка с красной повязкой на рукаве и сопровождающих его бойцов с винтовками, все сидевшие, как по команде, поджали ноги.
— У себя? — Мещеряк кивнул на дверь.
У самой двери сидел усатый старшина. Он тотчас вскочил и, не выпуская из рук своего «сидора», отчеканил:
— Так точно!..
Дверь завизжала. Мещеряк шагнул за порог.
— Товарищ капитан–лейтенант!.. — Нечаев, сидевший за письменным столом, вскочил. По старой привычке он до сих пор называл Мещеряка капитан–лейтенантом. — Замерзли? Садитесь к печке, я подброшу дровец.
— Зашли вот на огонек, — сказал Мещеряк. — Но ты, кажется, занят?..
Комнатка была невелика. Письменный стол, железная печурка, скамья вдоль стены… Напротив Нечаева на табуретке сидел какой–то небритый дядька. Был он в куртке с накладными карманами и с высокими ватными плечами, в просторных галифе странного покроя, заправленных в шевровые голенища тесных сапог с высокими задниками. Суконную шапку дядька держал в руке.
— Скоро кончу, — ответил Нечаев. — Присаживайтесь.
Поправив сползшую с плеча шинель, Нечаев снова уселся за стол.
— Продолжайте, — Нечаев кивнул дядьке. — Я вас слушаю.
— Проше пана…
По внешнему виду этого дядьки нетрудно было догадаться, что тот не то из–под Львова, не то из–под Белостока. Дядька путал русские слова с польскими, украинскими и белорусскими. Был он перепуган насмерть, и Мещеряк подумал, что Нечаев от него ничего не добьется.
— А других документов у вас нет? — спросил Нечаев, разглядывая какую–то бумажку.
— Ниц нема…
Человек в куртке отвечал обстоятельно и подробно. Сам он из Коломыи, есть такой городок за Станиславом. Там у него был свой домик, была семья… Была… — Он всхлипнул, зашморгал вислым носом. Они эвакуировались — кому охота остаться под немцем? — но когда проехали Подволочиск, на их эшелон напали самолеты, и все побежали в поле, в рожь. Он тоже, как другие, упал на землю, обхватив голову руками, но тут его оглушило, стало темно, пусто, и когда он пришел в себя, эшелона уже не было. Ушел!.. И он поплелся на восток. Шел, ехал на каких–то подводах, на поездах. А однажды, из Киева в Днепропетровск, добирался даже на барже… Где он только не побывал! Загибая темные негнущиеся пальцы, он стал называть города и поселки: Винница, Киев, Ржищев, Днепропетровск, Полтава… Потом Харьков, Саратов, станция Кинель за Куйбышевом. Там наконец повстречал земляков, которые видели его семью. От них он узнал, что все живы–здоровы. Проследовали через Кинель куда–то за Урал. И в нем опять вспыхнула надежда. Вот он и подался за Урал, спрыгнул с поезда на этой станции — кстати, как она называется? — их везли дальше, а он решил остаться, чтобы порасспросить, поразузнать…
Мещеряк помимо желания вслушивался в хриплый срывающийся голос. Был он усталым, бесцветным. Девять месяцев в пути — не шутка! Но когда человек заговаривал о детях, о жене, его голос теплел, в нем появлялась тихая грусть.
То была обычная история. Она не отличалась от тысяч других. Мещеряк невольно проникся уважением к настойчивости и упорству этого неказистого на вид человека, бывшего пекаря, которого ничто не могло остановить. Без денег, без документов, почти не зная языка, колесил он по стране. Задерживали ли его раньше? Случалось… На что он жил? Кое–как перебивался, свет–то не без добрых людей. И потом — у него были кое–какие вещи. Часы, обручальное кольцо, серебряный портсигар… Почему он поднял сейчас левую руку? А обручальные кольца полагается носить на левой руке, разве в России иначе? Тогда прошу пана… Да, теперь у него почти уже ничего не осталось. Только то, что на нем… Да еще старый джемпер в мешке и костяная брошь, которую раньше носила его жена. Эту брошь он сберег. С нею он ни за что не расстанется. Она охраняет его…
Сказав это, он выложил все содержимое своего заплечного мешка: джемпер, старую рубашку, грязное полотенце, эмалированную кружку с носиком… Брошь жены он хранил в потертом бумажнике — боялся ее потерять. Вынув ее из бумажника, он издали показал ее пану коменданту и снова умолк.
То была камея: белая женская головка в тонком золотом овале.
— Где вы задержали этого гражданина? — спросил Нечаев у красноармейца, который стоял в дверях.
— На площади… Я его еще в зале заприметил, товарищ комендант. То к одному подойдет, то к другому… Странный тип.
— Странный?
— Ага… И говорить–то по–нашему почти не умеет. Вот я и подумал…
Красноармеец, как выяснилось, был родом из Забайкалья, из семейских. Ни немцев, ни тем более поляков ему не приходилось видеть. И не было ничего удивительного в том, что дядька показался ему подозрительным.
Нечаев снова повертел бумажку, которую не выпускал из рук.
— Ваша фамилия Ярошевич?
— Ярошевич. Сигизмунд Ярошевич…
— Сколько вам лет?
— Сорок один.
О чем еще спросить? Нечаев посмотрел на Мещеряка. Быть может, у того есть какие–нибудь вопросы?
— Нет, — сказал Мещеряк.
Какое ему дело до этого поляка, который разыскивает свою семью. Впрочем… Мещеряку не давали покоя его сапоги.
— Вы служили в армии?
— О, проше пана… — Ярошевич вскочил, прищелкнул каблуками. Разумеется, он служил в войске польском. В кавалерии. Его снова призвали, когда на них напали боши. Но через две недели все было кончено. И он снова вернулся домой. Когда пришли Советы…
— Ладно, это мы уже слышали, — перебил его Нечаев. — Возьмите свою справку. Можете идти. Но я бы на вашем месте… Мой вам совет: устройтесь на работу. Тогда вам легче будет найти семью. Да и мы вам поможем. Пошлем запрос в Кустанай, в Москву… Ваши непременно отыщутся.