Тени прошлого. Восставшие
Шрифт:
– Сколько ты этих джинсовых костюмов уже перетаскал в Союз? За отпуска и три командировки?
– Шесть комплектов, и что?
– На хрена тебе столько? – спросил борттехник.
– Вы че, в натуре, дурака из меня делаете? Понятное дело, на продажу. Я за каждый костюм по пятьсот рублей брал.
– Значит, мало? А кто тебе отпуск по семейным пробивал? – спросил Фролов. – Ведь явно было, что телефонограмма липовая. Заверенная каким-то сельсоветом, а не районным военкоматом. Но ведь отпустили же. Потому что я уговорил
– Базара нет, командир, ты помог, но не будь тогда на базе лишнего штурмана, у которого проблемы с заменой вышли, хрен бы и ты чего добился.
Фролов посмотрел на товарища:
– Значит, зажал дрель?
– Твою мать, да забирайте! Скажешь тоже, зажал? А может, Ловесу часов хватит?
– У него их три штуки, одни наградные.
– А сверла?
– И что без дрели с ними делать?
– В дукане обменять на батник приличный можно, а то еще и на майку хватит.
– Все с тобой понятно.
Командир экипажа взглянул на борттехника:
– Скажу тебе, Юра, подобного жлобства я от штурмана не ожидал.
– А я так вообще не думал, что Илюха зажмется. Никогда бы не подумал.
Штурман полез под кровать, достал чемодан, открыл его, бросил коробку на кровать.
– Вот вам дрель, забирайте.
– Э-э, дружок, так не пойдет, – усмехнулся Фролов, – ты ее от всего нашего боевого сплоченного коллектива и подаришь виновнику торжества.
– Ну и подарю, делов-то.
Борттехник подсел к штурману:
– Илюх, не в обиду.
– Ну что тебе?
– Ты же жаришь Румянцеву?
– Это не твое дело.
– Я же к тебе по-человечески, без обид. Конечно, это дело твое, но ведь жаришь?
– И что?
– Неужели за все время отношений с ней ты ей никакого подарка не сделал?
– Отстань, прапорщик, сказал же, не твое дело.
– Нет, ты скажи, мы же друзья. Никто тебя ни в чем упрекать не будет.
– Дарил подарки. Немного, но дарил. Устроит?
– Сомневаюсь я что-то. Но это твоя ошибка, твое дело.
Штурман взглянул на борттехника.
– В чем ошибка?
– А ты не врубаешься? Бабы вообще подарки, цветочки там всякие, безделушки, особенно здесь, очень любят. Ты не даришь. Подвернется шустрый лейтенант из десантуры – и не видать тебе своей сестрички как собственных ушей.
– Да отвали ты.
Фролов прекратил перепалку:
– Все, закончили. Истомин, бери дрель и пошли к соседям. Опаздывать неприлично.
Экипаж «33-го» прошел к соседям.
В отсеке, или, как еще его называли, кубрике, в блоке отдыха кровати были пододвинуты к стене, посредине выставлен стол из кухонного блока. На столе бутылка шампанского, четыре бутылки водки, тушенка в тарелке, картофельное пюре из порошка, сало, мелко нарезанное, рыбные консервы в банках, граненые стаканы (другой посуды для питья, кроме, естественно, кружек, летчики не воспринимали) взяли из офицерской столовой, хлеб оттуда же.
«Гости» сели прямо на кровати, табуреты поставить уже было негде. Кое-как поднялся командир экипажа «34-го», старший лейтенант Короленко кивнул борттехнику:
– Вася, распечатывай шампанское, да смотри, чтобы оно не вылетело из бутылки вместе с пробкой.
– Не надо учить ученого, я сколько этой шипучки наоткрывал, не счесть.
– Давай, умелец.
Кирсанов открыл так, что пробка угодила счастливому отцу прямо в лоб, а стол покрылся пеной.
– Ну, Вася, – воскликнул командир экипажа, – сколько бутылок открыл, лучше бы я сам.
– Так вышло, господа, прошу прощения. И вроде в холодильнике стояла.
– Ладно, там осталось что-нибудь?
Шампанского хватило, чтобы прикрыть дно стаканов.
– Осталось, – борттехник с сожалением посмотрел на пустую бутылку, – надо же, такое со мной в первый раз.
Бобров философски заметил:
– Все когда-нибудь случается в первый раз.
– С тебя тост, незадачливый ты наш разливальщик, – сказал Короленко.
– Тост это можно. Недавно один вычитал. Нормальный тост, в тему.
– Давай, не тяни.
Прапорщик поднял стакан и с выражением, что немного удивило офицеров, выдал:
– А выпьем-ка без лишних слов.
А выпив, вновь нальем.
За то, чтоб сын твой, Макс, был здоров
Да рос богатырем.
– А ничего, – оценил Фролов, – пойдет. За сына твоего, Макс.
Все сделали по глотку шампанского, больше попросту не было.
Кирсанов тут же разлил водку по полстакана. Под тост выпили, закусили. Дальше пошло по накатанной. Тосты, выпивка, закуска, перекур.
Отсек постепенно наполнился дымом. Кондиционер не справлялся, пришлось открывать окно. Сначала пили за сына, за его мать, жену штурмана Ларису, потом за всех родственников с обеих сторон, за отца, потом за здоровье всех, не забыли и помянуть тех, кто погиб. К семи часам пили уже вразнобой и так же разговаривали. Командиры экипажей между собой, штурманы и борттехники между собой. Ближе к ужину Кирсанов вытащил из-за шкафа гитару. Запели. Особого слуха ни у кого не было, да и играл борттехник так себе, но зато шум подняли знатный, особенно когда исполнили обязательную при любой попойке «Катюшу».
За временем никто не следил.
Веселье было в самом разгаре, когда в отсек заглянул командир эскадрильи.
Подполковник Елагин пришел, и его не заметили.
– Та-ак, – буквально прокричал он, – хорошенькое дельце. А я, как идиот, сижу в столовой и жду, когда эти два мои экипажа на обязательный ужин придут. Безтолку ждал.
Фролов, оказавшийся самым трезвым, вернее не самым пьяным, воскликнул:
– О! Какие люди?! Товарищ подполковник?! Просим к столу.
Он указал на сильно захмелевшего Кирсанова: