Тени сумерек
Шрифт:
— Я выпью с тобой первый кубок, чтобы доказать, что привез не отраву, а старый добрый норпейх. Но больше не стану. Даже если я проучу тебя, государь, что я с этого поимею, кроме жестокого похмелья? Будь я юнец вроде него, — Берен кивнул на Нимроса, — я бы еще немножко потешил свою гордость. Но я уже давно не тешусь попойками.
— Ну хорошо! — прорычал гном. — А если мы побьемся об заклад? Ударим по рукам о чем-нибудь настоящем и поставим на кон? Тогда ты будешь пить со мной?
— Еще один договор? Нет, государь
— Да не договор! Просто ударим по рукам и все. Давай так: если ты свалишь меня под стол, я сделаю все за тридцать фунтов. И не попрошу масляных полей Друна.
— А чего ты хочешь с меня, если я проиграю?
— Отдашь Друн на десять лет даром.
— Я не хочу ловить тебя на слове, государь Мельхар…
— Ты поймай сначала, — оскалился гном, протягивая руку.
Берен, не долго думая, сжал пальцами его твердую, широкую ладонь.
— Лорд Кальмегил, разбей, — попросил он.
Слуги накрыли стол в одном из маленьких гротов недалеко от подземного ручья — Берен слышал перезвон воды по камням. На столе стояла всякая всячина — главным образом жареное и соленое — и знакомый Берену бочонок, уже готовый в дело: в боку провертели дырку, а в нее вставили бронзовую трубку. Прислуживать взялись Нимрос, Гили и какой-то молодой гном.
— И вот из этих наперстков мы будем пить, Государь? — недоверчиво спросил Берен, показывая на крохотный серебряный стакан высотой в палец, отделанный чеканкой и самоцветами.
— Это стаканы нарочно для огненного эля, — нахмурился Мельхар.
— Воля твоя, — согласился Берен, садясь за стол и протягивая юному гному большой стакан, предназначенный для воды или пива. — А мне, парень, налей сюда.
Юный гном если и удивился, то виду не подал. Наполнив стакан наполовину, он потянулся к кувшину с водой, но Берен резким жестом отказался.
— Так ты, князь, разбавлять не будешь? — спросил гном.
— Разве я дитя, чтобы разбавлять? Твое здоровье, государь Мельхар. Да не остынет вовеки твой горн, да произрастает твоя борода.
Берен выдохнул, мысленно вознес молитву ко всем Валар сразу и опрокинул стакан в себя.
…Огненный эль, называемый также норпейхом, варят из ячменного солода, высушенного над огнем. Для дыма в огонь бросают и зеленые сосновые ветки. После эль выпаривают, наливают в дубовые бочки и выдерживают несколько лет. Гномы пьют его так же как горцы, наливая в маленькие стаканчики и наполовину разбавляя водой… Но ведь Берен сошелся с Мельхаром в споре, а перепить гнома — задачка ненамного проще, чем добыть Сильмарилл…
Скулы у него свело, а язык завязался в узел. Больше всего он боялся, что сейчас его вырвет — однако же этого не случилось. Неизвестно, кто из Валар помог, но Берен снова спокойно вдохнул и выдохнул, сел, отхватил ножом здоровенный кус печеного мяса и вцепился в него зубами.
Проклятье! Гномы-повара не пожалели перца, а освежить пылающий рот сейчас было нечем. Рыжий, сукин сын, да не наливай воды — ни к чему она сейчас!
По счастью, Руско кое-что сообразил — и на блюде перед Береном оказался ломоть пресного свежего сыра.
— А ну, и мне, — гном протянул слуге свой большой стакан. — И тоже не разбавляй.
Кальмегилу Нимрос по его просьбе разбавил питье.
— За твою удачу, князь Берен. И за твою победу, — провозгласил гном и выдохнул: — Хху!
Хотелось бы знать, подумал Берен, меня так же перекосило, или нет?
— Ох, — сказал король гномов, облизнув губы и переведя дыхание. — Славно… Ой как славно…
Берен обеспокоился. Он знал, как действует неразбавленный норпейх на людей — и не знал, как на гномов. Чтобы эльфы пили огненный эль — такого он вовсе не видел.
— Хороший подарок ты мне привез, — продолжал Мельхар. — И я хочу отдарить тебя. Проси… чего хочешь.
— Я слыхал, — холодея от собственной наглости, сказал Берен. — Что король Фелагунд отдарил Наугламир изваянием Аулэ из чистого серебра. Если ты хочешь одарить меня, государь Мельхар, позволь мне увидеть это изваяние.
— Ты попросил сразу и мало, и много, — король Ногрода качнул головой. — Ладно, пошли.
Они вышли из зала покоев и по лестнице спустились в зал совета. Храня благоговейное молчание, Мельхар слегка замедлил шаг.
В стене как раз напротив королевского кресла, находилась ниша, закрытая дверью из красного дерева. Петли и замок были сделаны из морийского серебра.
Мельхар достал из-за пазухи ключ на цепочке и, вставив его в замок, несколько раз повернул, но не так, как при открытии обычного замка, а каждый раз — в разные стороны, что-то отсчитывая про себя.
Дверь открылась. За ней была парчовая занавесь. Гном глубоко вздохнул — и отдернул ткань.
Высотой статуя была примерно в ярд. Ее расположили в нише так, чтобы серебряный Вала смотрел на гномов сверху вниз, но Берену пришлось встать на колено, чтобы заглянуть изваянию в глаза.
— Махал, — с любовью и почтением прошептал гном.
Конечно, Финрод изобразил Аулэ таким, каким помнил его — а не таким, каким Вала был во время сотворения гномов, когда Айнур еще не облеклись в одежды плоти. Но именно момент сотворения гномов запечатлела статуя: Мастер чуть подался вперед, опираясь на молот, напряженно вглядываясь в только что созданное: оно живо? Оно мыслит? Оно чувствует?
Берен знал, что произойдет в следующий миг — мучительно-радостное ожидание на лице Мастера сменится разочарованием, а потом — отчаянием, и молот в руке взлетит, занесенный для удара: он хотел создать живые и разумные существа, а не игрушки своей воли! Но Творения с криком разбегутся — так Аулэ узнает, что Единый даровал им свободные души…