Тени ужаса [=Конан-островитянин ]
Шрифт:
Конан поймал взгляд его острых светлых глаз, поблескивающих из-под ржавых густых бровей на потном красном лице, и обнажавшую ряд белых зубов широкую улыбку, от которой огненная бородка незнакомца ощетинилась. Его голос поднялся до радостного крика:
— Сигурд из Ванахейма, это ты, старый толстый морж! Во имя огненных кубков Ада, Сигурд Рыжебородый! — прорычал он, поднимаясь, чтобы заключить дюжего моряка в свои объятия.
— Амра — Красный Лев! — прохрипел Сигурд.
— Тише, придержи язык, старый бочонок с китовым жиром, — остановил его Конан. — У меня есть причина пока не раскрываться.
— Ох, — сказал Сигурд и продолжал
Они крепко сжали друг друга в объятиях, словно два рассерженных медведя, и затем, отстранившись, обменялись дружескими тумаками. Для менее крепкого человека одного такого удара было бы достаточно, чтобы распластаться на полу.
— Сигурд, во имя Крома! Сядь и выпей со мной ты, обросший ракушками старый кит! — ревел Конан.
Его приятель, тяжело дыша, обрушился на скамью напротив киммерийца. Он сбросил свою украшенную пером шляпу и с глубоким вздохом облегчения вытянул толстые ноги.
— Хозяин! — прогремел Конан. — Еще одну кружку, и где это проклятое жаркое?
— Во имя золотого меча Митры и многомильного копья Водана, ты ничуть не изменился за эти тридцать лет! — сказал рыжебородый ванир, когда они сдвинули кубки. Он отер щетинистый подбородок красным рукавом и громко рыгнул.
— Разве? Ты, верно, лжешь, старый мошенник! — усмехнулся Конан. — Тридцать лет назад, когда я награждал человека таким ударом, я ломал ему челюсть, а иногда и шею. — Он вздохнул. — Но, старина, время всех нас загонит в конце концов в свою ловушку. Ты тоже изменился, Сигурд, бочонок жира. Ты был тоньше топ-реи, когда мы виделись в последний раз. Помнишь, как мы попали в мертвый штиль недалеко от Безымянного острова, и не осталось ни крошки жратвы, кроме крыс в трюме и нескольких вонючих рыбешек, которых нам удалось выудить из грязной лужи Мананна.
— Да, да, — горько хмыкнул его собеседник, рукавом смахнув с глаз чувствительные слезы.
— Ох, черти сотри мою утробу, конечно, ты изменился, старый Лев! Тогда в твоей черной шевелюре еще не было седины… Да, да, в те далекие дни мы оба были молоды и в нас кипела жизнь. Но чтоб я пошел на дно! Я вроде слышал от одного человека из Братства, что ты правил каким-то из царств в глубине континента? Коринфия или Бритуния? Я не помню каким. Но, во имя челюстей Молоха и зеленых усов Лира, мне необычайно приятно снова видеть тебя после стольких лет!
Шад кружкой подогретого эля и громадным куском горячего мяса два давних товарища обменивались историями о своих похождениях. Много лет назад, когда Конан был членом Красного Братства Барахских островов, лежащих к юго-западу от берегов Зингары, он и рыжебородый ванир были закадычными друзьями. Тропинки их судеб разминулись уже давно, но снова встретить своего старого друга, еще раз обменяться дружескими возгласами и воспоминаниями перед ревущим и пышущим жаром очагом, за сытной едой и обильной выпивкой — все это для одинокой души киммерийца словно фляжка забористого вина. Конан уже приближался к концу своего рассказа.
— И когда я проснулся и понял, что это был не сон, — говорил он тихим хриплым голосом, — я быстро намарал рескрипт об отречении от престола в пользу моего сына, который будет править именем Крома как Конан Второй. Ничто не удерживало меня более в Тарантии. После двадцати лет правления во рту оскомина от всего этого законотворчества и разбора тяжб. Давным-давно я разбил в прах все замыслы королей соседних государств вступить со мной в войну. Со времени падения Черных там больше не было настоящих битв, и человек мог сойти с ума от этих тягучих лет мира и изобилия, наступивших поколение спустя после кровавой бойни.
Мгновение Конан был погружен в раздумья. В его глазах мерцали огненные отсветы, будто картины прошлого вновь пробегали перед его мысленным взором.
— Да, конечно, — вздохнул он, — Аквилония далеко и утопает в зелени, я старался быть королем, достойным ее. Но мои старые друзья уже ушли из жизни старый Публий, канцлер, из одного золотого делавший три;
Троцеро, который помог мне взойти на трон; генерал Паллантид,. безошибочно предвидевший все замыслы неприятеля еще до того, как они приходили в голову самому врагу. Все исчезли, ушли из этой жизни. А с того момента, как умерла моя возлюбленная Зенобия, оставив мне новорожденную дочь, даже воздух Тарантии стал тяжек и душен для меня!
Он подозрительно усмехнулся и опрокинул себе в глотку изрядную порцию эля.
— Все было в порядке, пока сын был молод. С каким удовольствием я учил его владеть луком, мечом и копьем, скакать на лошади и управлять колесницей. Но сын уже вырос и должен самостоятельно идти по жизненной тропе, над которой не висит мрачная тень седобородого ворчливого старого медведя. Мне не нужен Эпимитреус, чтобы постичь эту простую истину. Это время я оставил себе для последнего приключения. О Кром, одна мысль о смерти в своей постели в окружении перешептывающихся медиков и суетящихся придворных всегда наводила на меня ужас. Лишь об одном молил я богов — послать мне последнее сражение, где Конану суждено будет бороться и погибнуть.
— Ох, верно, верно, — согласился рыжебородый гигант со свистящим вздохом, качая головой так, что отблески пламени искрами пробегали по золотым серьгам в его ушах. — Со мной приключилось почти то же самое, хотя рука Судьбы никогда не дарила мне ни короны, ни королевства. Я бросил торговлю много лет назад. Я был купцом и плавал между Мессантией и Кордавой. Можешь ли ты представить себе старого рыжебородого Сигурда, грозу Барахии, в роли купца?
Его живот затрясся от смеха.
— Эх, но это было еще не самое плохое. Как и ты, Лев, я тоже пустил корни на суше с одной красоткой — прекрасной девушкой, хотя в жилах ее текла не одна капля пиктской крови. Да, мы нарожали приличный выводок визгливых крепышей, и теперь парни ничуть не уступают мне ростом. Моя жена давно умерла. Эх, Фрисса, да благословят боги твое отважное сердце! А желторотые птенцы подросли и дальше процветают сами по себе. А что делать старику, который еще не собирается умирать?
Хо! Я продал все до нитки, когда женился мой последний сын. Теперь я возвращаюсь к красному ревущему Тортажу, чтобы еще раз ощутить вкус жизни, прежде чем наступит нескончаемая ночь. А как ты, Лев? Отправляйся со мной, дружище, на палубы пиратских кораблей, и пусть Сет заберет себе эти призрачные пророчества и мутные роковые тени! Мы разграбили черную крепость Кеми в Стигии! И чтоб я утонул, как сундук, или нас продырявят копьем и мы погибнем, как герои древних саг, или мы загребем больше золота и драгоценностей, чем Траникос, Зароно и Стромбани, вместе взятые! А? Что скажешь, приятель?