Тени в раю
Шрифт:
– Ну так что, будем говорить или как? – пробурчал он, стараясь восстановить сбившееся дыхание.
– Так ведь я уже давно слушаю, а ты все чем-то другим был занят – не хотелось беспокоить, – отозвался я, стараясь не показать навалившейся боли.
От такой дерзости набриолиненный сразу же позеленел. Он наверняка бы продолжил избиение, если бы не слабое здоровье.
Хотя черт его знает, может, он позже нагонит упущенное?
Пока же господинчик процедил сквозь зубы:
– Ты Виталий Громов, армейский отставник, работающий садовником в доме у некоего Кораблева. – Говорящий на миг прервался и переспросил: – Я все правильно излагаю?
– В общем, да, – согласился я.
О том, что я двенадцать лет отслужил в Антитеррористическом спецназе ФСБ и был комиссован по ранению, он не знал. Да и никто тут об этом не знает. Для всех в Ялте я – бывший армейский офицер и даже пенсию получаю через Севастопольский военкомат Черноморского флота России.
– Рост сто девяносто девять, когда не сутулюсь, – подхватил я, – вес восемьдесят девять килограммов… Размер обуви и длину члена называть?
По-видимому, его уже порядком достала моя ирония, но он разумно решил поберечь свою нервную систему и модную импортную обувь.
Шумно вздохнув, коротышка устало проговорил:
– Ладно, оставь свои шуточки и слушай сюда. – Говорящий присел на корточки, поддернув брючную ткань чуть повыше колен. – И слушай внимательно… Могу дать тебе шанс неслабо заработать.
Я же ни единым жестом не выдал своего интереса – безразлично поджав губы, только ждал дальнейших объяснений.
– Нам надо, чтобы ты перебросил через забор кораблевской дачи веревочную лестницу и придержал собак – остальное тебя не коснется. И вот за эту малость я предлагаю тебе две тысячи.
– Чего? – спросил я скучающим тоном.
– Как чего? – не понял он. – Денег, конечно.
– Понятно, что не презервативов. – Меня добивала его непроходимая тупость. – Каких денег: гривны, рубли?
На этот раз коротышка действительно обалдел – на круглом поросячьем личике отразилось искреннее недоумение. Справившись с собой, он сказал:
– Ну ты даешь, Виталя. Долларов США.
– Не пойдет, – отрезал я, – вы там награбите на сотню тысяч долларов, а мне потом с ментами разбираться.
– Никто не собирается грабить Кораблева… – Внезапно коротышка осекся, как бы сказав лишнего, и попытался увести разговор от опасной темы. – Сколько же ты хочешь?
Я задумчиво закатил глаза, как бы размышляя над заманчивой суммой, а потом сказал:
– Хочу пять кусков. Хотя прежде всего мне надо знать, что вы собираетесь делать. Сам же говоришь, что грабить вы не хотите, – между прочим, зря, у буржуя есть что взять, – тогда зачем вам проникать внутрь особняка?
Набриолиненный тип нервно сморщил нос и зловеще процедил, веско загибая пальцы:
– Во-первых, за такую сумму ты у меня точило будешь зубами останавливать; во-вторых, не суй свой нос куда не надо…
– А в-третьих, – перебил я говорящего, – пошел на хер. Мне твое мурло разонравилось окончательно, поэтому можешь вернуть своих бычков – пусть положат меня там, откуда взяли.
– …в-третьих, если мы не договоримся – тебя положат, но не в интуристовском баре, а на Ливадийском кладбище на Южнобережном шоссе. – Он испепелил меня взглядом и назидательно спросил: – Дошло?
– С этого надо было и начинать, – поспешно перебил я, – но посуди сам: ты меня толкаешь на самый что ни на есть откровенный криминал, при этом не сообщая, для чего весь сыр-бор. А если вы кого-нибудь завалите – мне что, прикажешь за вами по мокрой статье идти? В таком раскладе я предпочитаю…
– Заткни пасть! – грубо оборвал меня коротышка и зловеще закончил: – Если следующей ночью на заборе не будет веревочной лестницы или переполошится охрана – ты потенциальный труп.
Он не удостоил меня даже мимолетного взгляда – резко развернувшись, господинчик заковылял по узкой тропинке, смешно семеня своими короткими ножульками. Когда пухлая фигурка готова была скрыться за поворотом душистой аллеи сладких магнолий, в меня полетел странный предмет, брошенный короткой ручонкой.
Перевернувшись на бок, я обнаружил рядом с собой миниатюрный перочинный нож, пригодный разве что для разрезания папиросной бумаги.
Повозившись, я перерезал скрученную веревку. Освободившись от давящих пут, медленно поднялся на затекших ногах. Потоптавшись на месте, как старый, списанный мерин, размял одеревеневшие, колющие миллионами тоненьких иголок ступни и кисти рук.
Во рту стоял противный, мерзкий привкус в момент накатившей сухости, и я уныло побрел по тропе вверх, стремясь быстрее попасть под привычную опеку круглосуточного бара.
Настенные часы показывали половину четвертого. В питейном заведении не было ни души, если не считать долговязого бармена и двух потрепанных телок, оставшихся в эту ночь без постельной работы.
Пройдя к стойке бара, я взгромоздился на высокий крутящийся табурет, бросив на полированную поверхность купюру.
– Налей мне как всегда, – почти попросил я, устало заглядывая в слипающиеся глаза Толика.
Смахнув со стойки зеленую бумажку, бармен наполнил блестящую рюмку искрящейся желтоватой жидкостью и процедил:
– Лимоны закончились.
Влив текилу в уже пересохшее горло, я немного поморщился и только сейчас понял, насколько она противна без привычных цитрусов. Достав из кармана пачку «Ротманса», я сладко затянулся, пуская в серый потолок призрачные колечки табачного дыма. Позади раздалось мерное постукивание острых каблучков.
Обернувшись, я увидел приближающуюся ко мне женщину. Гордо вскинув русую головку, она держала на отлете растопыренную ладонь с зажатой между пальцами тонкой сигареткой.