Теория Фрейда (сборник)
Шрифт:
В двух своих последних статьях, написанных за год или два до смерти, Фрейд не внес существенных изменений в те концепции, которые развивал в предыдущие годы. В работе «Конечный и бесконечный анализ» он еще более подчеркивал силу инстинкта смерти. Как писал Джеймс Стрэчи в редакторских примечаниях, «самый мощный препятствующий фактор из всех, полностью находящийся вне нашего контроля, – это инстинкт смерти» [28; 212. – Курсив мой. – Э.Ф.]. В «Очерке истории психоанализа», написанном в 1938, а опубликованном в 1940 году, Фрейд подтвердил систему прежних предположений без каких-либо важных изменений.
Анализ предположений, касающихся инстинктов
Дальнейшее краткое изложение новых теорий Фрейда – теорий Эроса и инстинкта смерти – не может в достаточной мере показать, насколько разительным было их отличие от старой теории; Фрейд не замечал радикальной природы этого изменения и многочисленных теоретических несоответствий и имманентных противоречий. На следующих страницах я постараюсь показать важность изменений
После Первой мировой войны у Фрейда появились две новых идеи. Первая касалась власти и интенсивности агрессивно-деструктивных влечений человека, не зависящих от сексуальности. Говорить о том, что это новая идея, не совсем верно. Как я уже отмечал, Фрейд все же осознавал существование агрессивных импульсов, не связанных с сексуальностью. Однако такое понимание выражалось лишь спорадически, и оно никогда не меняло главной гипотезы о полярности между сексуальными влечениями и Эго, хотя эта теория и была впоследствии модифицирована благодаря введению концепции нарциссизма. В теории инстинкта смерти понимание человеческой деструктивности раскрывается в полной мере, деструктивность рассматривается как один из полюсов бытия, противостоящий другому полюсу, Эросу, что и выражает самую суть жизни. Деструктивность становится первичным феноменом жизни.
Вторая идея, отличающая новую теорию Фрейда, не только не имеет предшественников в прежней; она полностью ей противоречит. Она заключается в том, что Эрос, присутствующий в каждой клетке живой материи, имеет своей целью унификацию и объединение всех клеток; более того, он служит цивилизации – объединению групп в единое человечество [25]. Фрейд открывает несексуальную любовь. Инстинкт жизни он называет также инстинктом любви; любовь ассоциируется с жизнью и ростом; сражаясь с инстинктом смерти, она определяет человеческое существование. В прежней теории Фрейда человек рассматривался как изолированная система, управляемая двумя побуждениями: стремлением выжить (Эго-инстинктом) и стремлением получить удовольствие путем преодоления напряжения, порожденного химическими процессами в теле и локализованного в эрогенных зонах, одной из которых являются гениталии. Согласно такому взгляду человек изначально изолирован, но вступает в контакт с представителями противоположного пола, чтобы удовлетворить свое стремление к удовольствию. Отношения между полами рассматривались как те, что существуют между людьми на рынке: каждый озабочен только удовлетворением собственных потребностей, но именно ради этого удовлетворения должен вступать в отношения с другими: они предлагают то, что нужно ему, и нуждаются в том, что предлагает он.
В теории Эроса все обстоит совсем иначе. Человек более не воспринимается как изначально изолированный и эгоистичный, как l’homme machine (человек-машина); он в первую очередь связан с другими, движим жизненными инстинктами, заставляющими его нуждаться в союзе с другими. Жизнь, любовь и рост едины, укоренены глубже и более фундаментальны, чем сексуальность и удовольствие.
Изменение воззрений Фрейда ясно видно в его новой оценке евангельской заповеди: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». В работе «Неизбежна ли война?» он писал: «Все, что способствует росту эмоциональных связей между людьми, действует против войны. Такие связи могут быть двух видов. Во-первых, они могут напоминать отношение к любимому человеку, хотя и не иметь сексуальной цели. Психоанализу нет нужды стыдиться, говоря о любви в этой связи, поскольку сама религия пользуется теми же словами: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Это, впрочем, легче сказать, чем сделать. Второй вид эмоциональных связей возникает путем идентификации. Важные общие интересы ведут к общности чувств, к идентификации. На этом в значительной мере и базируется структура человеческого общества» [27; 212. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Эти строки написаны тем же человеком, который всего тремя годами ранее закончил свой комментарий к этой же евангельской заповеди вопросом: «Какой смысл в предписании, изложенном с такой торжественностью, если его осуществление нельзя рекомендовать как разумное?» [25; 110. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Произошло радикальное изменение точки зрения. Фрейд, противник религии, которую он называл иллюзией, не позволяющей человеку достичь зрелости и независимости, теперь цитировал одну из самых основополагающих заповедей, какие только можно найти во всех великих гуманистических религиях, в поддержку своего психологического предположения. Он подчеркивал: «Психоанализу нет нужды стыдиться, говоря о любви в этой связи» (для сравнения: [27; 212] и [14]); действительно, Фрейд нуждался в таком утверждении, чтобы преодолеть смущение, которое он должен был испытывать из-за такого резкого поворота в том, что касалось концепции братской любви.
Осознавал ли Фрейд, какой резкий поворот произошел в его подходе? Видел ли полное и неустранимое противоречие между старой и новой теориями? Совершенно очевидно, что нет. В работе «Эго и Ид» [20] он идентифицировал Эрос (инстинкт жизни, или инстинкт любви) с сексуальными влечениями (в сочетании с инстинктом самосохранения): «В соответствии с этими взглядами мы должны проводить различие между двумя классами инстинктов, один из которых, сексуальный инстинкт, или Эрос, гораздо более заметен и доступен для изучения. Он охватывает не только несдерживаемое сексуальное побуждение как таковое и вытекающие из него инстинктивные импульсы бесцельной или сублимированной природы, но также и инстинкт самосохранения, который должен быть отнесен к Эго и который в начале нашей аналитической работы мы на основании веских причин противопоставляли сексуальным побуждениям, направленным на объект» [20; 40. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Именно потому, что Фрейд не осознавал этого противоречия, он пытался примирить старую и новую теории таким образом, чтобы они сохраняли последовательность – без резкого разрыва. Это вело ко многим имманентным противоречиям и нестыковкам в новой теории, которые Фрейд снова и снова пытался сглаживать или отрицать, однако безуспешно. Ниже я постараюсь описать превратности новой теории, вызванные неспособностью Фрейда понять, что новое вино – и в данном случае, по-моему, лучшее – нельзя налить в старые мехи. Прежде чем мы займемся этим анализом, нужно указать на еще одно изменение, которое – также не замеченное Фрейдом – еще более осложнило дело. Свою старую теорию Фрейд строил в соответствии с научной моделью, которую легко узнать: это была механико-материалистическая модель, служившая идеалом его учителю фон Брюкке и всем сторонникам механико-материалистических взглядов, включая Гельмгольца и Бюхнера [50] . Они рассматривали человека как механизм, который приводится в движение химическими процессами; чувства, аффекты и эмоции объяснялись как вызванные специфическими и выявляемыми физиологическими процессами. Большинство открытий последних десятилетий в области эндокринологии и нейрофизиологии были неизвестны этим ученым, однако они настаивали на правильности своего подхода с решимостью и изобретательностью. Потребности и интересы, для которых нельзя было найти соматических источников, игнорировались, а понимание тех процессов, которые нельзя было игнорировать, следовало механистическим принципам. Физиологическая модель фон Брюкке и фрейдовская модель человека сегодня могли бы быть повторены в соответствующим образом запрограммированном компьютере. В «нем» развивается определенная степень напряжения, которое, достигнув некоего порога, должно быть облегчено и снижено, в то время как реализация этого сдерживается другой частью программы, Эго, которая наблюдает за действительностью и препятствует облегчению, когда оно вступает в противоречие с потребностями выживания. Такой фрейдистский робот был бы схож с научно-фантастическим роботом Айзека Азимова, однако программирование было бы иным. Первым законом роботехники оказалось бы не непричинение вреда человеку, а избегание ущерба себе или саморазрушения.
50
Зависимость формирования теории Фрейда от образа мыслей его учителей описана Петером Аммахером [1]. Основные положения этой работы с одобрением суммированы Робертом Р. Холтом: «Многие наиболее загадочные и кажущиеся произвольными повороты психоаналитической теории, включая положения, настолько ошибочные, что даже не поддаются проверке, представляют собой или скрытые биологические допущения, или напрямую вытекают из таких допущений, которые Фрейд почерпнул у своих учителей на медицинском факультете. Они стали основой его интеллектуального инструментария, столь же подвергающейся сомнению, как и концепция универсального детерминизма; они, возможно, не осознавались Фрейдом как биологические и, таким образом, сохранялись как необходимые ингредиенты, когда он пытался отказаться от неврологического подхода ради конструирования абстрактной психологической модели» [40; 94].
Новая теория Фрейда не следовала этой механистической «физиологизированной» модели. Ее центром становилась биологическая ориентация, согласно которой фундаментальные силы жизни (и ее противоположности – смерти) оказывались первичными силами, мотивирующими человека. Природа клетки – т. е. всей живой материи, – а не физиологический процесс, протекающий в определенных органах тела, становилась теоретической основой учения о мотивации. Новая теория Фрейда была, пожалуй, ближе к виталистской философии (см. [42]), чем к механико-материалистическим концепциям немецких ученых. Однако, как я уже говорил, Фрейд этого отчетливо не осознавал и поэтому снова и снова пытался приложить свой метод физиологизирования к новой теории; эта попытка найти квадратуру круга неизбежно кончалась неудачей. Впрочем, в одном важном вопросе обе теории исходили из общей предпосылки, остававшейся для Фрейда неизменной аксиомой: психикой правит закон стремления к снижению напряжения (или возбуждения) до постоянного низкого уровня (принцип константности, на котором основывается принцип удовольствия) или до нуля (принцип нирваны, на котором основывается инстинкт смерти).
Теперь мы должны вернуться к более подробному анализу двух новых идей Фрейда – инстинкта смерти и инстинкта жизни как первичных сил, определяющих человеческое существование [51] .
Что заставило Фрейда постулировать инстинкт смерти?
Одним из факторов, о которых я уже упоминал, был, возможно, шок от Первой мировой войны. Фрейд, как многие в его время, разделял оптимистические взгляды, типичные для европейского среднего класса, и внезапно оказался перед лицом таких ярости и разрушений, которые едва ли можно было представить до 1 августа 1914 года.
51
Терминология Фрейда не всегда последовательна. Иногда он говорит об инстинктах жизни и смерти по отдельности, иногда – об инстинкте жизни и смерти, объединяя их. Инстинкт (инстинкты) смерти также именуется разрушительным инстинктом (инстинктами). Наименование Танатос (по аналогии с Эросом) в качестве эквивалента инстинкту смерти Фрейдом не употреблялось; оно было предложено П. Федерном.