Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
— Пока не начнешь растлевать собственных студенток, никто и никогда не признает тебя художественным руководителем коллектива, — учил нового друга, которого называл запросто Стариканским, великий философ и стратег.
Идея, которую вскоре артельно взялись воплощать Маркофьев, Худолейский, Пушкинд, Обоссарт и Захар Полканов-Костариканский, надо думать, надолго запомнилась жителям расположенных вдоль великой русской реки Волги городов. Из-за границы (в подарок от влюбленной в потенциального депутата настоятельницы монастыря, все-таки родившей от него сына) пришло заказанное Маркофьевым почти новое инвалидное кресло. С этим-то никелированным, сияющим и лишь кое-где в отдельных местах поцарапанным чудом — агитационная бригада погрузилась
В той удивительной по своей беспардонной сути поездке приняла участие исполнительница задушевных песен Сивухина с ансамблем народных инструментов, который оказался ей, впрочем, не нужен. Потому что на аккордеонах певице аккомпанировали Маркофьев, Худолейский и Костариканский. Среди слушателей стоял стон восторга… Рабинович-Пушкинд во время этих арий ходил по рядам с протянутой рукой или шляпой и собирал пожертвования на закупку новых инвалидных принадлежностей.
На корабле, куда культурно-просветительский десант возвращался лишь переночевать, работали два бесплатных бара. Ночной назывался "Убийца", там участники марафона и точно напивались до беспамятства и потери пульса. Утренний получил прозвище "Доктор" — поскольку в его прохладном трюме приходили в себя, реанимировались пострадавшие от алкогольного перегруза накануне.
— Они, эти Худолейские и Сивухины, Пушкиндты и Стариканские — такие же пройдохи, как мы с тобой, — говорил Маркофьев.
Говорил, не догадываясь, что слышать подобное мне не очень приятно.
Но ведь он говорил правду!
УЧИТЕСЬ ТОЧНО ВЫРАЖАТЬ СВОИ МЫСЛИ, — вот какой совет я вам расточу, дорогие мои читатели. Это позволит дать самооценку и увидеть себя со стороны.
А подобная ревизия собственной личности и попытка понять, в кого превращаешься, бывает порой крайне полезна.
Попутное соображение. Если знаете, что виноваты и заслуживаете наказания, легче принимать и переносить невзгоды, валящиеся на голову. Да, платитесь за свои же прегрешения, искупаете свои же подлости и ошибки. Ну, а если считаете себя во всем правым, а вам не везет, жить попросту невозможно!
— Что они делают, эти артисты, певцы, клоуны, балерины, комедианты всех мастей? — вопрошал Маркофьев. И отвечал: — Обманывают нас, дурачат, заставляют поверить, что счастье возможно, что есть любовь и красота… И когда мы, развесив уши и расчувствовавшись, поддаемся и готовы идти у этих лицедеев на поводу, начинают выманивать и выклянчивать денежки. Собственно, их цель и задача — вытянуть деньги, которые просто так, без красивого обмана, никто им не отдаст. С этого обмана они живут, кормятся. Одеваются — и неплохо.
Он прибавлял:
— Видели бы люди этих хитрованов за кулисами, в неглиже или за бутылкой водки… Куда девается их явленное на сцене благородство, их возвышенность и влюбленный одухотворенный вид!
Маркофьев делал и следующий, по сравнению со мной, шаг в логических рассуждениях:
— Зато мне никого не жалко, — говорил он. — Потому что я знаю цену всем.
Про население, которое махало нам с пристани платочками (а многие даже утирали слезы) он говорил:
— Какая разница, что молоть и о чем молотить языком? Дурак из самых правильных слов сделает неправильные выводы. Он всегда видит и слышит не то, боится не того… И так тщательно страхуется на случай обмана, что нет никакой сложности, пока он этими оборонительными сооружениями себя окружает, взять его врасплох и неоднократно нагреть…
Он говорил:
— Иногда жалеешь несчастный обманутый народ. Иногда думаешь: поделом такому народу… Христианское учение для него идеальнейше подходит… Его облапошили и тут же говорят: подставь теперь вторую щеку, а то недостаточно тебя огрели… И он подставляет. Будь у него десять или двадцать щек — ни одна бы не осталась без оплеухи. Это покорное жвачное население не может не удручать… Но что касается людей, которые его надули, обобрали, раздели и вновь предлагают себя в поводыри… Что касается воров государственного масштаба… Им мало нахапанного, они при этом хотят непременно пребывать в ореоле святости. Уж сидели бы, затаившись, так нет, устраивают публичные склоки из-за мелких взаимных оскорблений, подают друг на друга в суд иски о защите чести и достоинства (будто оно у них есть!), придумывают заполнять декларации о доходах… Каких? Откуда? Если живут на зарплату? Чего заполнять — надо просто посмотреть на их особняки, машины, лакомые участки земли, которые они оттяпали… Нет, им не дает покоя забота о собственном нравственном облике… И не замечают, что никак не налезает фрак пристойности на неприлично раздувшиеся пазухи ворованного!
Есть разные типы обманов… Когда стоишь в магазинной очереди или торгуешься на рынке — подразумеваешь, что тебя могут обвесить, обсчитать, надуть… Это как бы входит в правила торговой игры.
Но есть обман, который невозможно простить. Это — когда выдают себя за страдальца, гонимого, преследуемого ненавистниками правды. Когда выказывают себя защитником слабых. Смельчаком, безрассудно перечащим власти. На деле же — с этой властью сотрудничают. Изощренно блюдут собственную выгоду. Гонения (якобы гонения) облекают в звонкую монету.
— Сколько их, таких, сделавших карьеру, сколотивших капитал на подобном мерзейшем обмане! — негодовал Маркофьев. — Такой обман невозможно простить!
Именно там, на корабле, у Маркофьева вспыхнул бурный роман с киноактрисой Любовью Неверной, роман, имевший далекоидущие последствия. Муж Любови, коммерсант и торговец оружием, узнав об измене своей благоневерной, обещал кастрировать Маркофьева, причем публично — после чего, испуганные возможностью приведения казни в исполнение женщины выстроилась к Маркофьеву длинной очередью: все желали успеть насладиться его страстными чарами и объятьями. Сие скопление страждущих красоток было запечатлено фоторепортерами и кинооператорами и пропечатано в газетах и засвечено на телеэкране, что вновь резко повысило рейтинг моего друга и вызвало зависть действующих политиков и официальных мракобесов. Они выступили с резким заявлением и требованием — не допускать распущенного маньяка в высший законодательный орган, поскольку своим детородным органом он может нанести непоправимый ущерб авторитету государственной системы. Это дословно процитированное во всех средствах массовой информации послание также пролило воду на мельницу Маркофьевской будущности…
Он в тот момент был увлечен артисткой Большого и Малого театров — Аглаей Дмитриевной Страшенной и за течением общественной жизни практически не следил…
Может быть, сравнивая свою возлюбленную с теми, кто перечил ему на политическом поприще, Маркофьев все упрямее повторял:
— Политики — это жалкие, развлекающие население марионетки, которые, в отличие от подлинных мастеров сцены, за свое хамство и непотребство получают немалое вознаграждение. Я бы уподобил их цирковым медведям, которые за пряник станут плясать перед публикой в короткой юбчонке, не прикрывающей их срам… Надо влить в их ряды свежую кровь!