Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
— Я, в отличие от Маркофьева, действительно оберегаю природу! Получен факс. Для меня отловили пятнадцать слонов. Для живого уголка в центре столицы. Надо срочно начать их переброску из Африки…
— Зачем ему такое стадо? — спрашивал я.
Маркофьев хмурился:
— Продаст их дрессировщице втридорога… А потом разорвет с ней контракт и уступит их лондонскому зверинцу… Схема отработана…
— Нужна ему эта морока! — пожимал плечами я (дурак).
— Какая морока? Ни один из слонов не тронется с места. Их, собственно, может, даже не поймали. А только дали факс, что они уже в загоне. И они лишь по документам едут в цирки и зоосады. А на деле будут щипать травку и грызть бананы. Пока Грозный лично из винчестера
Вывод-напоминание. Только наивные могут полагать, что кого-то всерьез интересуют природа и дикие звери, а не собственные богатство и амбиции.
В голове не желавшего ни в чем уступать Грозному Маркофьева роились и теснились планы не хуже и не слабее журналистских… Его обуревали идеи помощней грозненских. Он жаждал осчастливить ими всех. Всех, без исключения.
Им был затеян и мастерски осуществлен трюк по добыванию денег из экзотических и исчезающих видов флоры и фауны. В центре Мадрида он открыл ресторан, где в меню значились: икра последнего каспийского осетра, лопатка последнего уссурийского тигра, хобот последнего африканского слона. Для того, чтобы подогреть интерес к необычной кухне своего заведения и усилить приток посетителей, в зарубежных газетах (с которыми оказалось легче и дешевле поладить, чем с родной прессой) регулярно публиковались материалы специальной направленности, например: "Вчера в горах Тянь-Шаня была истреблена последняя стая пещерных ласточек, все языки экзотических птиц поступили для последующей варки в белом соусе в ресторан "Гурман-дурман". Спешите насладиться, больше такого блюда не удастся отведать никому на земле!" Или: "В глубине джунглей Амазонки охотниками за редкими растениями был выкопан последний корень знаменитой триалбумбы, о целебных свойствах которой нет нужды распространяться подробно, достаточно сказать, что употреблявшие ее в пищу индейцы жили до трехсот лет. Стоимость гарнира из данного последнего в человеческой истории злака — полтора миллиона песет. Спешите! Торопитесь! Ресторан "Гурман-дурман" ждет вас!"
Особой строкой в меню значились:
"Медвежонок, застреленный Черномырдиным", "Пингвин, задушенный туалетной водой "Запах спортсмена", "Треска, пойманная лично товарищем Ноздратенко" и "Теленок, окачурившийся от страха после встречи темной ночью с Чубайсом".
Дураки платили деньги. Маркофьев веселел.
Но коронным номером, главным деликатесом, фирменным блюдом, вершиной меню разбросанных по всему миру маркофьевских бистро и закусочных, объединенных общим призывом "Купи еду в последний раз!" оставался холодец из четырехголового поросенка. Путем долгих научных экспериментов и перекрестных вязок с ризеншнауцерами заведующему отделом крупного рогатого скота и секции свиней Жуку (редко случается, чтобы фамилия настолько точно отражала и передавала внутреннюю суть человека) удалось вывести редкий подвид хавроний и хряков. Случалось, Жук получал и пятиголовый приплод — если запускал в дело собственную сперму.
За успешную работу этот генный инженер вскоре был произведен в личные водители Худолейского — маститого сатирика надо было еще сильнее, чем раньше, ублажать и умасливать и таким образом удерживать в составе нашей таявшей и каждый день готовой переметнуться на сторону Ивана Грозного свиты.
А еще Маркофьев открыл магазин беспошлинной торговли, где продавал ношенную одежду на вес. (Куда было девать бесконечно меняемые костюмы, пальто и плащи? Следовало от тряпок избавляться!) Покупали это шмотье плохо, хотя над дверями красовалось объявление: "Модная одежда из-за рубежа." Что ж, Маркофьев сделал приписку — "с манекенов". И дело пошло.
— ГЛАВНОЕ — СМЕНИТЬ ВЫВЕСКУ, — говорил мой друг. — Суть может остаться прежней.
На первом этаже нашего избирательного штаба — он оборудовал институт похудания "16 тонн".
Им были организованы ночные экскурсии на кладбища — с фонариками и без фонариков, эти, последние, за повышенную плату, потому что даже опытные проводники-могильщики отказывались брести вдоль погоста в кромешной тьме. Паломничество к местам захоронения известных людей (в первую очередь — на пышно украшенную могилу самого Маркофьева) происходили с особенной интенсивностью в канун хеллуина…
Деньги поступали в партийную кассу.
— Конечно, накопленные миллионы не избавляют от необходимости посещать туалет, не защищают от простуд и не избавляют от грядущей смерти, — говорил Маркофьев. — Но зарабатывать деньги все же надо.
Он говорил:
— Поехали, поехали, в Неаполе под Новый год выбрасывают старую мебель и другой хлам. Разживемся. Притащим все это барахло и заполним антикварные магазины.
Не отказывался ни от чего. Не гнушался никаким видом приработка. Искал все новые пути и подступы к успеху:
— В Сибири полно мамонтовой кости. Там этих мамонтов отрывают сотнями. Ну, и надо наладить добычу бивней в промышленном объеме…
В тогдашней его биографии был отчаянный момент: он отправился на Бирму ловить экзотических ящериц. Для последующей перепродажи в частные серпентарии. И его чуть не сцапали на таможне. С трудом он отмотался, бросив чемодан с пресмыкающимися и сбежав.
А когда против него поднялась (организованная Иваном Грозным) кампания, требовавшая, чтобы он перестал истреблять гепардов и попугаев, бегемотов и обезьян, он отвечал:
— Вообразите, в каменном веке нашелся бы некий борец за права мамонтов и птеродактилей, и он бы запретил охотникам истреблять этих редких животных… Чем бы все закончилось? Люди бы помирали с голоду и холоду, а мамонты и птеродактили все равно бы вымерли. Скажите, разве я не прав?
Его неуемности и неуязвимости можно было завидовать. Или радоваться. А вот ситуация в моей личной жизни, увы, неуклонно ухудшалась.
Бригада в составе Жука, Моржуева и Овцехуева (детектив Марина стоял на атасе) в целях дальнейшего пополнения бюджета занялась сбором цветных металлов и спилила на кладбище тот самый памятник Неизвестному Чекисту, к которому я некогда (во время маркофьевских похорон) возлагал цветы. К тому моменту, когда пропажи хватились, монумент уже был отправлен в переплавку. Напрасно Маркофьев пытался обелить меня перед Вероникой. Она кричала:
— Таким, как ты, нет прощения!
И звонила папе, который поддерживал и одобрял порыв дочери.
Меня пытался защитить Шпионович, с этой целью он специально ездил к Веронике на дачу. И вроде ему удалось ее утешить…
Надо отдать Шпионовичу должное, этот приверженец здорового образа жизни и строевой подготовки, мало-помалу сплачивая народ на поприще спорта, смотрел далеко вперед. Отсеяв слабачков и рохль, нерасторопных и неподтянутых, он сформировал ядро великолепно бегавших, ползавших, стрелявших командос, которое и возглавил.