Теория Хайма
Шрифт:
Конечно, он пришел так поздно, ее готовили ко сну.
Хлопок дверей о стены был слишком громким. Черт, он никогда не научится быть аккуратным. Вечно резкий, грубый, жесткий…
— Ах. — Порывистый выдох вылетел из губ его женщины, когда она обернулась через плечо, увидев его на пороге. Да, именно это он так хотел увидеть. Она была исключительно рада его видеть… и кажется, ее не смущал его совершенно дикий вид. — Наконец. Почему эти варвары должны отбирать у меня мужа? — Прошептала она со счастливой улыбкой на сладких губах. — Вы. Уходите. Кыш. — Махнула она служанкам, которые с великим удовольствием
Да, для остальных он по-прежнему чудовище. Почему с ней не так? Кажется, он никогда не разгадает, никогда не поймет ее.
— Я поздно, аги [10] . Не хотел мешать тебе… — Он правда пытался быть нежным и бережным со своей женщиной, как и полагается мужчине.
Но, кажется, у него это получалось слишком неуклюже и до сих пор звучало несколько неловко.
Она же не обращала на это внимания, потому поспешно подошла к нему.
Теперь ясно, чего он так долго ждал. Когда эти руки обнимут его, когда она прижмется, пусть даже через все эти бесконечные слои одежды. Ее губы касались скулы, покрытой колючей щетиной.
10
Святая, избранница.
— Мешать? Они снимали с меня одежду. Ты всегда справлялся с этим лучше.
О боги, что она делает с ним.
Довести его до предела одними словами может лишь она. И только с ней он может испытать крайность именно этого чувства. Которое может ставить на колени…
Его руки прижали ее сильнее, поползли по спине. Как он счастлив просто держать ее вот так в своих руках. Чувствовать как ее нежность, любовь и страсть окружает его, как он дышит ее ни с чем несравнимым ароматом возбужденной женщины, которая знает куда все это движется…
— Я грязный и… я же только что с холода. — Пробормотал он, внезапно отодвигаясь. — Проклятье, я заморозил тебя…
— Брось, иди ко мне. — Она настойчиво привстала на цыпочки наклоняя его голову к себе.
Ее губы сочные и сладкие, со вкусом самых сокровенных интимных желаний. Когда она простонала в его рот, он издал тихое рычание, недовольно отодвигаясь.
— Нет, мне нужно… ты должна подождать меня, крови здесь не место.
— Но здесь место тебе… — Шепчет она, удерживая его возле себя за меховой ворот. — Ах, я знаю… — нехотя оторвавшись от его губ, она крикнула в сторону запертых дверей: — Джайна! Кларис! Приготовьте ванну… ах… — Она задохнулась когда почувствовала горячие губы на своей шее, — для господина. — добавила она дрожащим голосом, удерживая мужскую темную голову около своей шеи. — Для моего господина.
Он ненамного отклонился, чтобы увидеть ее глаза и сладкую улыбку. Конечно, она же знает, какой он собственник. А когда такая женщина признает в нем своего господина, мужчину, с которым хочет повторить все те немыслимые, интимные, греховные вещи которые могут позволить себе любовники, это ощутимо толкает к краю.
Он уже давно не был с ней… в ней… это необходимо ему сейчас. Кажется, ей тоже.
— Почему же так долго? — Прошептала его женщина, когда он ласкал ее шею, покусывая чувствительные участки кожи.
— Я торопился как мог… ты же знаешь…
— Мне всегда говорят одно и тоже. Вы не должны переживать. Вы не должны зацикливаться. Он придет, как только закончит. Это уже тысячи первый раз, когда он выходит за границу…
— М-да, все так. — Бросил нетерпеливо мужчина, отодвигая ворот ее меховой накидки, обнажая прекрасные ключицы.
— Я никогда не привыкну к этому. Прошла целая неделя. В темноте это кажется вечностью.
— Тебе было страшно? — Он вновь отклонился от ее сливочной кожи, находя взглядом ее блестящие глаза.
— Очень. — Прошептала она вновь медленно, нежно целуя его.
— Боги, женщина. — Прорычал он в ее губы, когда женская рука не дала ему отстранится. — Я должен смыть с себя смерть, но еще пара секунд, и я… сделаю это прямо здесь…
— Сделаешь что? расскажи. — Ее шепот утонул в тихом рычании.
— Ты сводишь меня с ума. — Пробормотал он как будто задето, слушая ее смех. — Дай мне пять минут…
— Не дам. Я иду с тобой. Я тебе помогу.
Поможет? Ну кто бы сомневался. И кажется, он знает, чем дело закончится.
Его тело уже давно было напряжено, наверное, с того самого раза, как он увидел ее после этой чертовой недели во тьме и холоде. Нет, он не хотел уходить. Он понимал, что здесь страх перед тьмой вполне обоснован, потому покидать ее, оставляя наедине с этой древней стихией было всегда болезненно.
О. Эту часть их близости он очень любил, он смаковал эти моменты, когда они раздевали друг друга. В каждом движении проскальзывало нетерпение и тоска. Кажется, с каждым разом они вновь изучали и познавали друг друга. И он вновь сравнивал ее, нежную, светлую, страстную и мягкую, с этим удивительным тонким запахом страсти и масла белой сливы, с собой… Он был слишком черен, мрачен, жесток, небрежен и резок. Кажется, ее заводили эти контрасты. А он по-прежнему задумывался над тем, почему именно он. Север, тьма и вечный холод. И он. Эта женщина сумасшедшая, раз выбрала все это. И если она однажды все же передумает, будет слишком поздно. Она уже никуда не уйдет от него.
— Я тебе говорила, как потрясающе на тебе смотрятся меха? — Пробормотала она, нетерпеливо убирая громоздкую шубу с его плеч.
— Так я больше похож на чудовище. — Хмыкнул он, даже не пытаясь скрыть сарказм.
— Ты такой большой и выглядишь так невероятно чувственно, как хищник… ах да, ведь так и есть. — Кажется, ее это ни чуть не смущало. — Так много черного меха… Мне нравится, когда ты его носишь… — она потерлась лицом о черный соболиный мех, прежде чем дать тяжелой одежде рухнуть на пол. — И все же без него тебе лучше. М-м-м, да, лучше.
Ее руки опять на нем, замечательное чувство. Она словно не замечает эту грязь, кровь, пот, прижимаясь к нему, обвивая руками, продолжая целовать.
— На тебе слишком много одежды, женщина. — Нетерпеливо бросает он, дергая ее пелерину из норки вниз.
— Не так скоро… — Она задыхается, когда его губы оказывается на ее губах, а язык — в нежности ее рта. — Хотя, да ты прав, лучше поторопиться…
Она убирает его рубашку, он помогает ей с брюками. На ней это плотное шерстяное платье, которое колит нежную кожу. Да, так и есть, она покраснела и вмиг покрылась мурашками, стоило холоду замка прикоснутся к ней.