Теория Хайма
Шрифт:
— Какого… дьявола? — Не сдержался Реиган, прищурено смотря на то, как на помост выходит Ким, все еще удерживая капюшон на голове, а края плаща сведенными.
— О, прекрасная госпожа, а где же ваш кавалер?
Кавалер?!
Люди шарахнулись в сторону от него, когда услышали тихое звериное рычание.
Какого здесь вообще творится? Что эта девчонка задумала? Ее и на минуту нельзя оставить? А еще эта группа поддержки… он никогда не ожидал такой подставы от парней.
Хотя минутку. Почему это его так задевает? Задевает, разве? Он же абсолютно, мать его, спокоен.
Ну
Ким наклонилась к ведущему, что-то проговорив ему на ухо. Тот заулыбался, закивав в знак согласия.
— Понял, хорошо, воля ваша, сударыня. Что ж, сегодня все же праздник. Запретов не будет. Дабы суд был непредвзятым, мы оставляем имена в секрете. Прошу, сударыня, начинайте.
Поджарый мужичок сбежал с лестницы, освобождая площадку, на которой сразу приглушили свет, потушив пару свечей. Оркестр заиграл, медленно и неровно. Сначала тоскливо простонала скрипка, задыхаясь, прерываясь, начиная уныло петь снова.
На краю сцены возник одинокий стул, на который женщина в плаще медленно изящно присела. В ней все так разительно изменилось. В этой фигуре уже нельзя было узнать веселую, беззаботную, проницательную и осторожную Ким Рендал. Куда то испарилась вся открытость и своеобразное безумие. В общем-то на сцене стояла совершенно незнакомая одинокая женщина, от которой волнами исходила обворожительная уверенность, неприкрытый соблазн. Она была тайной и в то же время откровением.
И вот, сидя на этом стуле, небрежно забросив ногу на ногу (что по этикету, особенно при дворе, было воспрещено категорически, как грубейшее нарушение приличий), показывая краешек черной туфельки, эта женщина одним движением скинула капюшон. Некоторые прядки, не убранные в эту очаровательно-неряшливую прическу, всколыхнулись от ветра.
Тишину по-прежнему прерывала лишь эта пьяная хриплая скрипка, которая как будто вела за руку до порога какого-то дешевого унылого кабака, где эта девушка и сидела, опустив подведенные черным глаза и покусывая губу. Словно… в ожидании?
К скрипке присоединился стук чужих каблуков. На сцену медленно и грациозно, как и положено обольстительнице, вышла другая женщина. И Реиган узнал в этой блондинке шлюху из той самой таверны, в которой они остановились. То же закрытая черным неприглядным плащом она медленно продефилировала мимо стула с шатенкой, которая проводила ее внимательным, любопытным взглядом. Та обернулась, словно почувствовав этот взгляд. Улыбнулась и подмигнула темненькой, разворачиваясь, вставая в какую-то особо соблазнительную позу, маня пальчиком.
Реиган тихо выдохнул, осматриваясь, понимая, что на город обрушилась такая тишина не потому, что всех убили, пока он отвлекся, а потому что здесь каждый не понимал, какого черта происходит. Где приличные, полные грации, охов-ахов, пафосных поклонов и подпрыгиваний танцы аристократов? Что эти девицы собрались вытворять?..
Шатенка медленно встала, обернувшись назад, потом вновь посмотрела на соблазнительницу, которая под музыку, отстукивая ритм каблуком начала медленно поднимать полы плаща, обнажая стройные ноги. А вот это уже было совсем против правил. Женщины всегда ходили с юбками в пол, никаких обнаженных женских ног!
К скрипке присоединилась губная гармошка, задавая ритм, еще медленный, пьяный как вино, соблазнительный, как грех. Шатенка медленно, качая бедрами прошла к своей партнерше. Девушки начали плавно кружить под музыку, не касаясь, а только смотря строго в глаза друг другу, словно противники или же… любовники?
Музыка набрала скорость, страсть, превращаясь в дикую, непокорную, яростную стихию. Слишком много откровенности и соблазна было в напевах скрипки, во вздохах гитары и стонах флейты.
Шатенка встала за блондинкой, запуская пальцы в ее волосы, поворачивая ее голову. Все это было в такт музыки, поворот изящной шеи, волна прошедшая сквозь тело ночной бабочки. А потом очарованная путаной опустила ладони ей на плечи, стягивая черный плащ вниз, давая неприглядной ткани упасть на пол.
Коллективный «ах» прокатился по толпе, когда взглядам открылось то, что до этого было спрятано под плащом. Белое платье, которое обнажало руки и плечи блондинки, а длинная юбка ничего не скрывала лишь потому, что длинный вырез спереди при любом движении гибкого тела открывал вид на длинные женские ноги, поставленные на какой-то уж слишком высокий каблук.
Покружившись в вихре танца, синхронно и грациозно, сцепившись руками, переставляя изящные ноги, блондинка в итоге ответила своей партнерше равнозначно, срывая плащ с девушки и откидывая его в сторону. Точно такое же только черное платье оттеняло сливочную кожу женщины.
Людское «ох» растворилось в тишине, когда шатенка отвернулась, изящно выгибая спину, которая была обнажена вплоть до очаровательных ямочек на пояснице. Абсолютно голая, ровная, прекрасная женская спина с выступающим рядом позвонков. Эти платья ничего не скрывали, а только разжигали воображение. Тут наверняка, каждому казалось, что скрыто все же слишком многое.
Блондинка вскинула ногу, закидывая ее на бедро жгучей брюнетки, которая наклонилась вперед, проводя пальцами от шеи к груди путаны, пока та выгибала спину дугой. На лодыжках белой звенели браслеты, ноги чернявой были обвязаны черными атласными лентами, которые уходили от туфель на каблуке переплетенными линиями по икрам, вверх, до бедер, на которых красовались банты.
Скрипка вновь взвизгнула, подгоняя, гитара выдала яростную трель, под которую две стихии, слились в одну, кружа по сцене, синхронно делая взмахи, па, выгибаясь и вновь резко выпрямляясь. Перекрестные шаги, взмах рук. Они отбегали и вновь соединялись, прислоняясь друг к другу вплотную.
Что ж, тут нет ничего странного в том, что люди зачарованы. Это игра и война двух частей гармонии. Двух нераздельных частей. Это вечно и нерушимо, потому так завораживающе и привлекательно. Начало и конец. День и ночь. Белое и черное. Можно продолжать до бесконечности.
Они показывают публике то, что она никогда не видела. Страсть: откровенную, неприкрытую, запретную, красивую страсть. Они показывают танец любви и желания женщин, что само по себе нелепо и потому так удивительно, ново. Никакой скромности, никаких рамок, никакой скованности. Это… стихия. Огонь. А на огонь можно смотреть вечно…