Теория исторического знания

Савельева Ирина В.

«Просвещенный человек и даже хорошо воспитанный ребенок должны были знать, что за человека или место упомянул поэт… Ученость полностью подчиняла себе образование и культуру: нужно было знать, например, список людей, воскрешенных искусством Асклепия, или что Геракл вышел лысым из чрева морского чудовища, которое проглотило его, когда он хотел спасти от него Гесиону…» [8]

Но, несмотря на доминирование «филологических» представлений об «истории», в эпоху античности наметились и некоторые гносеологические подходы к «истории-тексту». Иными словами, целый ряд авторов пытался сформулировать, какое именно знание должно содержаться в «исторических» текстах.

Эта смысловая линия была связана с назначением «исторического знания», его прагматической или функциональной составляющей.

8

Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция) / Пер. с фр. М.: Греко-латинский кабинет, 1998 [6 ed. 1965, 1 ed. 1948]. С. 234–235.

Основная функция истории-текста – приносить пользу, в отличие от «художественной литературы», которая должна доставлять удовольствие: об этом писали Фукидид (хотя и не используя слово «история»), Полибий, Цицерон, Квинтилиан, Лукиан.

Понятие «пользы» исторических сочинений связывалось в первую очередь с «сохранением памяти о деяниях». Можно сказать, что речь шла о фиксации социального опыта и о соответствующем накоплении знаний, которые могут пригодиться в будущем. С «функциональной» точки зрения история, прежде всего, подразделялась на два направления, которые можно обозначить как социально-политическое и морализаторское.

В рамках социально-политического направления «история» трактовалась как знание, предлагающее способы решения текущих проблем – например, в области военного искусства, государственного управления, внутренней и внешней политики. Поэтому особое значение придавалось не только правдивому и точному описанию произошедшего, но и воссозданию внутреннего смысла событий, их причинно-следственной связи, т. е. пониманию смысла происходящего – особенно четко эту линию проводил Полибий, но она встречается и у Цицерона, и у Лукиана.

Если политическая история пыталась объяснить функционирование социального мира, то морализаторская историческая проза ставила задачу формирования моральных образцов поведения. Впрочем, «обществоведческая» функция часто смыкалась с морализаторской.

Но независимо от конкретных функций, приписываемых историческому знанию, его спецификация шла по трем направлениям: методу, предмету и времени, определявшихся семантическими и прагматическими параметрами исторических текстов.

Метод (каким образом). Поскольку история-текст, в соответствии с приписываемыми ей семантическими и прагматическими характеристиками, должна была описывать реальность, «то, что было на самом деле», эта установка подкреплялась определенными методическими правилами, призванными обеспечить соответствие семантическим и прагматическим требованиям.

Прежде всего, требовалось использовать надежные источники. Здесь большинство следовало классическим формулировкам Геродота, излагавшего «сведения, полученные путем расспросов» , и Фукидида, который писал «на основании свидетельств» , т. е. «записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований (проверок)».

Позднее в качестве «источника» начинают выступать предшествующие тексты – например, римские анналы или более ранние «исторические» тексты. Но и в этом случае конечным источником сведений остаются личные наблюдения. Таким образом, иерархия «источников» по степени надежности выглядела следующим образом: увиденное лично; услышанное от тех, кто видел лично; прочитанное у тех, кто видел лично и т. д.

Второе требование, которое опять-таки было сформулировано еще Фукидидом, – критическое отношение к рассказам «очевидцев», если к таковым не принадлежал сам автор. Позднее к этому добавляется и требование критического отношения к письменным текстам, используемым в качестве источника.

Третье методическое требование, предъявлявшееся

авторам исторических сочинений, состояло в том, что они должны излагать сведения, во-первых, правдиво, во-вторых, беспристрастно («без гнева и пристрастия», пользуясь выражением Тацита), в-третьих, без боязни власть предержащих, и т. д. Иными словами, историки должны были продуцировать «чистое знание», незамутненное никакими личностными или социальными факторами.

Предмет (о чем). Вторая смысловая линия «истории» в значении знания была связана с предметной областью. С предметной точки зрения «историческое знание» могло также иметь самые разнообразные смыслы, охватывающие любые компоненты божественной, природной и социальной реальности. Достаточно вспомнить такие известные работы, как «История животных» Аристотеля, «История растений» его ученика Теофраста или «Естественная история» («История природы») Плиния Старшего. Точно так же многие исторические сочинения, особенно в доэллинистическую эпоху, включали описание божественной реальности – теогонии, теокрасии и т. д. Но постепенно доминирующей темой исторических сочинений становятся события социальной жизни, т. е. человеческие действия или «деяния» (res gestae).

Объектами исторических сочинений были социальная система, культура и личность, хотя им уделялось разное внимание. Основной интерес вызвала социальная система, при описании которой в античном мире различали большую форму исторического повествования, т. е. историю всех событий за сравнительно большой период времени, и малую форму – монографию, посвященную какому-либо конкретному событию. Объектом «малых» историй служили прежде всего военные и политические события (классическими примерами являются работы Саллюстия «Югуртианская война», «Заговор Катилины» и др.). В меньшей степени историки интересовались культурой, исключение составляла, пожалуй, лишь история искусства. До некоторой степени этот пробел компенсировался в истории личностей – весьма популярные в античности биографические произведения в основном, конечно, посвящались политическим деятелям, но все же достаточно распространены были и биографии «деятелей культуры» – философов, ораторов, историков и т. д.

Время (когда). Несмотря на то, что в античности были, по сути, заложены основы современной хронологии, это, как ни странно, мало повлияло на историю. Никакого акцента на прошлом в античных «Историях» не было: прошлое присутствовало в них лишь в том смысле, что любое событие к моменту рассказа о нем уже оказывалось прошлым!

Более того, семантические и прагматические характеристики исторических текстов требовали ориентации на настоящее (точнее, на ближайшее или «актуальное» прошлое). Описание увиденного и пережитого самим автором обеспечивало «истинность», а осмысление недавних событий увеличивало пользу истории. Поэтому большинство авторов подчеркивало, что история должна описывать настоящее или ближайшее прошлое. Едва ли не единственное исключение – это высказанное Цицероном в одном из его ранних сочинений («О нахождении») замечание о том, что «история занимается деяниями, находящимися за пределами нашего времени» (historia est gesta res, ab aetatis nostrae memoria remota) [9] .

9

Cicero. De Inventione I.21. http://scrineum.unipv.it/wight/invs1.htm.

Именно важность «актуальной», «современной» истории подчеркивал Полибий, проводя различие между своей «прагматической» историей, с одной стороны, и генеалогической историей (под которой он подразумевал, пользуясь современной терминологией, этиологические и героические мифы) и историей, посвященной переселению народов, основанию городов и развитию колоний, – с другой. Два последних вида истории относились к отдаленному прошлому, и именно этим, в первую очередь, отличалась от них прагматическая история.