Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие

Кременцов Леонид Павлович

Искусство чтения художественной литературы – это не простая сумма методов, приемов, овладев которыми любой человек может быть уверен, что нашел волшебное слово «сезам» и что теперь все сокровища мировой литературы сами сразу раскроются перед ним. Приемы и методы, конечно, существуют. Но процесс воспитания читателя может идти плодотворно только параллельно с ростом общей культуры человека, с расширением его эстетического кругозора, с совершенствованием художественного вкуса. Философ В. Ф. Асмус прав: «…творческий результат чтения в каждом отдельном случае зависит не только от состояния и достояния читателя в тот момент, когда он приступает к чтению вещи, но и от всей духовной биографии меня, читателя. Поэтому два читателя перед одним и тем же произведением – все равно что два моряка, забрасывающие каждый свой лот в море. Каждый достигнет глубины не дальше длины лота. Сказанным доказывается относительность того, что в искусстве, в частности в чтении произведений художественной литературы, называется «трудностью понимания». Трудность эта – не абсолютное понятие. Моя способность-понять «трудное» произведение зависит не только от барьера, который поставил передо мной в этом произведении автор, но и от меня самого, от уровня моей читательской культуры, от степени моего уважения к автору, потрудившемуся над произведением, от уважения к искусству, в котором этому произведению может быть суждено сиять в веках, как сияет алмаз» [32] .

32

Вопросы литературы. – 1961. – № 2. С. 42–43.

Большую положительную роль в воспитании культуры чтения может сыграть знакомство с творческими особенностями писателя. Конечно, само По себе изучение творческого процесса не в состоянии претендовать на роль радикального и универсального средства повышения культуры чтения, но в ряду других оно безусловно будет эффективным.

Ознакомление с основными этапами создания художественной книги показывает читателю, как наивен и несостоятелен бывает подход к повести или поэме с целью извлечения «идеи», препарирования образов, характеристики художественных особенностей. Изучение творческого процесса, знакомство с психологией творчества Помогает бороться с примитивными, вульгарно-грубыми представлениями о работе художника, раскрывает всю глубину, тонкость и сложность происходящего в его сознании, нейтрализует в известной мере попытки голого социологи-заторства, учит целостному восприятию произведений художественной литературы. Знакомство с творческим процессом позволяет читателю глубже осмыслить замысел писателя, оценить его исполнение и, наконец, со знанием дела управлять своим восприятием, самостоятельно воспитывать свою читательскую культуру. Все это тем более важно, что от неверного понимания специфики творческого процесса страдают в первую очередь высокохудожественные произведения.

Сознание человека, нацеленное на восприятие художественного произведения, может быть уподоблено всем известному инструменту со сменной насадкой. Приступая к работе, мастер подбирает соответствующую в зависимости от того, с каким материалом ему предстоит работать: с деревом, металлом, бетоном или чем-нибудь еще.

Читатель интуитивно настраивается на восприятие художественного произведения в первую очередь в зависимости от того, что перед ним – проза, поэзия или драматургия. Но это только самое начало, к тому же совсем необязательное. Квалифицированный читатель многократно «сменит эту насадку» в зависимости от материала. А. Пушкин, Л. Толстой, А. Ахматова, А. Платонов – у каждого читателя свои индивидуальные способы-приемы чтения каждого из них. Иначе он рискует остаться лишь при самом общем представлении о прочитанном. Художественный мир автора не раскроется перед ним. Эти приемы могут быть отысканы в литературоведческих работах, а могут быть найдены интуитивно, что чаще всего и случается.

Особенно требовательна, даже капризна, в своих ожиданиях талантливого читателя поэзия:

Бобэоби пелись губы,Вээоми пелись взоры,Пиээоо пелись брови,Лиэээй – пелся облик,Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.Так на холсте каких-то соответствийВне протяжения жило Лицо.

Иные читатели без раздумий откладывают в сторону это стихотворение В. Хлебникова. Оно представляется им бессмыслицей, непонятным набором звуков. А вот В. С. Баевский (см. его книгу «История Русской Поэзии. 1730–1980». – М., 1996), исходя из лексики стихотворения – губы, брови, взоры – увидел в нем портрет человека и даже посчитал, что это портрет скорее женский, чем мужской. Звукопись позволила его интуиции увидеть губы – бобэоби – толстыми, чувственными, глаза – вээоми – круглыми, брови – пиээоо – густыми, прямыми и т. п.

Конечно, дело не только в интуиции. Если бы Баевский не был хорошо осведомлен о поэтике Хлебникова, подобные умозаключения могли бы и не состояться.

В двадцатом веке широко распространился модернизм, целая новая область поэзии, ушедшая от традиционных поэтических приемов в сугубо индивидуальное видение и изображение мира каждым поэтом по-своему. Наследие футуристов, например, даже для некоторых ценителей поэзии так и остается terra incognita, но вступившие на эту землю ее уже не покидают. Прочитайте стихотворение Б. Пастернака «Вокзал» и его интерпретацию в упомянутой выше книге В. Баевского (с. 263).

У проблемы восприятия художественной литературы есть еще один аспект. Вл. И. Немирович-Данченко вспоминал, что однажды спросил у молодого Чехова, читал ли он «Преступление и наказание». Тот ответил отрицательно и, видимо, почувствовав недоумение собеседника, добавил: «Я берегу это удовольствие к сорока годам». Чехов, разумеется, понимал, что истинное произведение искусства воспринимается тем глубже и полнее, чем богаче жизненный опыт читателя. Но конец у этой истории неожиданный. Немирович-Данченко повторил свой вопрос, когда Чехову уже было за сорок: «Да, прочел, но большого впечатления не получил» [33] . Сдержанность Чехова в оценках Достоевского общеизвестна. Можно вспомнить негативные суждения Льва Толстого о Шекспире, А. Ахматовой о Чехове, В. – Набокова о Гончарове и т. п. Казалось бы, кому как не художнику по достоинству оценить труд собрата по искусству, однако так случается не всегда.

33

А. П. Чехов о литературе. – М., 1955. С. 308.

В двадцатом веке развитие науки позволило осуществить давнюю мечту человека о замене износившихся внутренних органов. Но первые же опыты по вживлению нового сердца или почек поставили врачей перед проблемой отторжения. Сплошь и рядом, несмотря на блестяще проведенные операции, пациенты умирали: организм отказывался принимать замену. Не аналогичная ли духовная несовместимость объясняет отдельные факты неприятия читателем безусловно талантливых произведений? Симпатии и антипатии в отношении к художественным книгам – дело тонкое и деликатное. Здесь невозможен указ, недопустимо навязывание суждений, механическое заучивание и бездумное повторение готовых оценок.

Несовместимость может быть постоянной, а может исчезать с годами. Многие школьники решительно не воспринимают «Мертвые души», однако в зрелом возрасте у некоторых из них отношение к поэме изменяется.

Есть у художественной литературы еще одно интересное и важное свойство: каждое произведение заключает в себе несколько смысловых пластов. Раскрываются они перед читателем, как правило, не сразу. Выше говорилось о том, как воспринимался и оценивался пушкинский «Борис Годунов» в зависимости от возраста. Но дело не только в образовании, социальном положении, национальности, возрасте и т. п. Поступательный ход человеческой истории подчас открывает в слове то, что в момент создания просто не могло быть воспринято современниками по объективным причинам.

Так много новостей за 20 летИ в сфере звезд, и в облике планет.На атомы Вселенная крошится,Все связи рвутся, все в куски дробится,Основы расшатались, и сейчас,Все стало относительным для нас…

Спросите школьника, студента, когда и кем написано это произведение. В 99 случаях из 100 вам скажут: в начале двадцатого века. Мнения об авторе будут куда более разноречивы, хотя чаще других назовут имя Валерия Брюсова. Для большинства будет откровением, что автор стихотворения английский поэт Джон Донн (1572–1631).

Не может не удивлять, что почти за сто лет до космической эры слово «спутник» в его теперешнем смысле впервые употребил Ф. М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы»: «Что станется в пространстве с топором?» – переспрашивает черт у Ивана Федоровича. – «Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника…» [34] .

Топор для Достоевского был неслучайной деталью, Раскольников убил старуху-процентщицу именно топором. Этот символ служил писателю в его противоборстве с теми, кто призывал Русь к топору. История рассудила этот спор; но сегодня спутник-топор, висящий над планетой, приобрел новый неожиданный и зловещий смысл.

34

Достоевский Ф. М. – Т. 15. С. 75.