Теперь пусть уходит!
Шрифт:
Кендл. Предательство? Почему?
Фелисити. Ты прекрасно знаешь – если только все решительно не забыл, – мы всегда были друзьями. Мы всегда друг другу все рассказывали. А теперь ты так себя ведешь, будто мы не друзья, будто я заодно с отцом и всей его компанией, будто я не целиком на твоей стороне…
Кендл. Нет-нет, Фелисити. Это просто… (Умолкает.)
Фелисити. Просто – что?
Кендл. Да ничего. Ты вот что мне скажи: как ты думаешь, могла бы ты чем-нибудь помочь молодому человеку
Фелисити. Чем-нибудь – да. Только без панибратства. Что до меня, то ни о каких Стэнах не может быть и речи. Это «неприкасаемые».
Кендл (печально). Должно быть, он чувствует то же самое. Поэтому-то вы и погубите Англию…
Фелисити (с полушутливым-полусерьезным отчаянием). О ты, старое чудовище, я знаю, нельзя поднимать шум из-за пустяков, но что ты такое говоришь? Как мы можем погубить Англию? И кто этот Стэн? И почему я должна ему помогать?
Торопливо входит сиделка Петтон.
Сиделка Петтон (сурово). Мне все равно, о чем вы тут говорите, но я не могу разрешить вам оставаться здесь, мисс. Через несколько минут придут врачи, мы не можем допустить, чтобы больной был так взволнован. Я должна еще прибрать здесь…
Фелисити (вскакивая). Хорошо, я ухожу… (Поспешно прикасается губами ко лбу Кендла. Нежно) Спокойной ночи, родной. Я здесь, когда бы ты меня ни позвал.
Кендл (устало). Спокойной ночи, милая.
Фелисити уходит чуть не плача. Сиделка Петтон начинает оправлять постель.
Маленькая комната с надписью на двери «Приемная», о которой говорила миссис Бистон. Кеннет разговаривает с Пенелопой, у обоих в руках рюмки.
Пенелопа. Писатель, да? Что же вы пишете?
Кеннет (очень торжественно, почти мрачно). О, ничего серьезного, эпического. Легкая, остроумная вещица…
Пенелопа. Ну! А что вы уже сделали?
Кеннет. Я закончил первую половину балета об эскимосах, который называется «Жизнь в иглу». А также часть ревю, еще не завершенного, под названием «А нам наплевать».
Пенелопа. Рискованное заглавие.
Кеннет (многозначительно). Написано очень остро, прямо-таки беспощадно. О, хэлло, Фелисити!
Входит Фелисити.
Знакомьтесь: Пенелопа Бейн из «Дейли уайер» – моя кузина Фелисити Кендл.
Пенелопа. Вам удалось повидаться с дедушкой?
Фелисити. Да, но я ничего не узнала. Правда, врачи только что приехали. Так что вам придется подождать. Простите. (Кеннету) Где же наша комната?
Кеннет. Да я как раз туда шел. (Пенелопе.) Извините.
Уходят в гостиную.
Гостиная – маленькая, мрачная, запущенная комната. Сэр Эдмунд сидит за столом, перед ним – какие-то бумаги и большой чиновничий портфель. Он пытается работать, но Гермиона все время с ним заговаривает. Она полупьяна, вид у нее несчастный и жалкий.
Гермиона. Может быть, я ему и не нужна – это я и сама понимаю, – но у меня столько же прав на свидание с отцом, сколько и у тебя. На самом деле – даже больше. Он по-своему любит меня, а тебя терпеть не может, тебя вообще никто терпеть не может – я имею в виду разумных людей, а не политиков, чиновников и джентльменов из «Атенэума». (Замечает Фелисити и Кеннета.) Хэлло, и вы здесь. Вы когда-нибудь видели комнату хуже этой? Ну как, ты была у него, Фелисити?
Фелисити. Только одну минутку. Потом какая-то кошмарная сиделка вышвырнула меня оттуда.
Сэр Эдмунд (задумчиво смотрит на нее). Что он тебе сказал?
Фелисити. Он сказал, что не знает, как он себя чувствует.
Сэр Эдмунд. И это все?
Фелисити (явно не хочет рассказывать). Когда я у него спросила, что все это значит, он начал что-то сбивчиво рассказывать, но тут в комнату ворвалась сиделка.
Сэр Эдмунд (угрюмо). Я полагаю, мы будем вынуждены признать, что рассудок его не совсем в порядке…
Гермиона. Ты считаешь, что только твой рассудок в порядке…
Сэр Эдмунд (раздраженно). Ах, не говори глупостей, Гермиона!
Кеннет (который пытается что-то написать на конверте). Она не глупее тебя. С чем бы срифмовать «аборт»?
Гермиона (быстро). Может быть, «порт»? А это не глупо? Как ты думаешь, Эдмунд? Но, Кеннет, милый, не пиши здесь свои непристойные песенки. (Фелисити.) Он и все его друзья теперь только и делают, что сочиняют непристойные песенки. А потом распевают их до двух часов ночи…
Фелисити. Я проголодалась. Где и когда мы будем есть?
Сэр Эдмунд (торжественно). Я договорился, чтобы нам принесли что-нибудь сюда попозже, после того как мы услышим мнение врачей и поговорим с репортерами. И послушайте, Фелисити, Кеннет, я настаиваю, чтобы ими никто, кроме меня, не занимался. Я знаю, как себя вести с этой публикой, а вы – нет. Запомни это, Гермиона. (Пытается работать.)
Гермиона. Отец никогда не был напыщенным. Мать – тоже. В кого ты такой, Эдмунд? У тебя это еще в школе было.