Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Четвёртый класс пролетел незаметно.
Совершенно мелочный конфликт с Александрой Евгеньевной, напряженная работа над романом о Смешариках, а ещё физические упражнения.
В четвёртом классе школьной нагрузки стало меньше. Появилось время на спортивные занятия. Но ничего особо интересного в этот период моей жизни не произошло.
Но вот я пошёл в пятый класс. Именно там-то я впервые и проявил характер как следует…
Сейчас об этом уже мало кто помнит, но в те времена в министерстве образования носились с идеей создания
Разумеется, в конечном итоге это дурацкое начинание полностью провалилось, а потому теперь о нём уж и не вспоминают. Но тогда только и речи было, что о гимназических классах.
Я, разумеется, уже тогда выступал против этой затеи. Будучи обыкновенным школьником, я превосходно видел всю нереалистичность министерских планов.
Да что там! Ежу было понятно, что глупая мечта чиновников разобьется о невежество и глупость школьных учителей, о тупость и равнодушие учеников, о вечную нехватку денег. Но школьников, понятное дело, никто не слушал.
Однако сейчас уже мало кто помнит, что это была за идея с гимназическими классами. Напомню. Тогда предполагалось все классы разделить на обычные и гимназические. Обычные – для тупых, гимназические – для умных. В действительности, однако, как выразился один мой одноклассник-«гимназист», «всё пошло по пизде».
Грубо, но совершенно верно.
А то, как погибла эта мечта чинуш, я продемонстрирую на собственном примере. Меня отдали в пятый гимназический класс школы 711.
Предполагалось, что класс сформируют из «умненьких-разумненьких ребяточек», но таковых было два с половиной инвалида, а потому набрали к нам кого попало.
Класс гимназический сформирован был, а вот учителей к нему гимназических не подобрали.
Поэтому учили нас самые обыкновенные училки, о которых я писал ранее.
Программа у нас отличалась от обычной не шибко: так, поставили нам два урока немецкого языка в неделю. Но поскольку уроки немецкого стояли последними, то половины класса на них всегда не было.
Словом, гимназический класс почти ничем от обычного и не отличался. А после того, как отменили немецкий язык, они и вовсе перестали отличаться.
В отношении ума эдакая «гимназия» не слишком отличалась от обычной школы, но вот гонора было больше, чем у польской шляхты.
Все учащиеся гимназического класса думали о себе чёрт знает что. Они считали, что если уж они «гимназисты», то им позволено просто всё. К учащимся обычных классов отношение было плохим.
«Это быдло!» – заявил один мой одноклассник по поводу тех, кто не попал в гимназический класс. Надо сказать, чванство это имелось не только у детей, но и у родителей. Тут уж не разобрать, кто у кого научился этому пороку.
«А вы знаете, мой сын в гимназическом классе!» – сказала моей маме одна дамочка, задыхавшаяся от гордости при произнесении этих слов.
Но мне всё это было чуждо, а потому уже после первой четверти я перешёл из гимназического в обычный класс.
Но тут передо мной встала другая проблема.
Классным руководителем в обычном классе была Анна Валерьевна. Вот она и стала той большой (и толстой) проблемой, в решении которой я проявил характер. Человеком она была колоритным, а потому я просто обязан дать ей словесный портрет. Надеюсь, он читателя удовлетворит.
Итак, представьте же себе весьма упитанную даму неопределённого возраста с огромными выпученными глазами, раздувшимся зобом и крупным носом-картофелиной. Одета она в брюки и какую-то не то блузку, не то кофту из плохонькой синтетической ткани, купленную на вещевом рынке.
Представили?
Ну, вот она, Анна Валерьевна!
Однако внешний вид – это так.
Он часто бывает обманчив. Намного важнее дела человека. Вот о них-то мы сейчас и поговорим.
Алла Валерьевна любила пошутить. Но юмор у неё был… Тут не подходит даже эпитет «солдатский». Солдатский юмор, конечно, груб, но не настолько. Лучше всего пояснить на конкретных примерах.
Идёт урок (Анна Валерьевна вела у нас математику).
Турана Джафарова просится выйти. Анна Валерьевна ей и говорит: «Что, опять мандавошек ловить будешь, блядь нерусская?!». И ржёт. Нет, именно не смеется, а ржёт. Смех Аллы Валерьевны был реально неотличим от ржания кобылы.
Или вот ещё пример. Урок. Мы пишем контрольную. Анна Валерьевна обходит класс, смотрит за тем, чтобы никто не списывал. Подходит к Насте Говядовой и говорит ей так, что в коридоре слышно: «Слышь, блядь, штаны подтяни, шалава! А то жопа видна! Увидит кто – ещё ебать тебя начнёт! Ебать, блядь! Ебать, нахуй!».
После этого она ещё минуты две по-лошадиному хохотала.
Я, конечно, могу ещё многое подобное вспомнить, но, как мне кажется, читатель уже и без этого суть уяснил. Шутки Анны Валерьевны всегда были подобны вышеприведённым.
Однако любила наша классуха не только пошутить, но и просто поругаться. Мы все знали, что её недавно бросил муж. Ещё мы знали, что у неё есть сын-подросток. Словом, типичная разведёнка с прицепом.
Именно поэтому она, вероятно, и была такой злобной на нас. Она любила поорать на нас благим матром. Без причины. Просто так. А уж если кто-то опаздывал на урок, не успевал сделать домашку или ещё что, то она закатывала просто жуткие скандалы.
Так, помню, был у нас один мальчик. Яша его звали. Хороший мальчишка, но лентяй жуткий. Он постоянно не делал домашние задания.
О, как его отчитывала Анна Валерьевна на классных часах!
Словом, и на математике тоже иногда.
Она ставила его у доски и велела раздеваться до трусов.
Знала, видно, что голый человек чувствует себя более уязвимым. Когда он раздевался, то она начинала изо всех сил дубасить его указкой по ногам, по рукам, по спине и по животу. При этом она ругалась трехэтажным матом, а глаза её устрашающе горели.