Теперь я Волан-де-Морт?

К Илья

Пятый пока не сосуд — я не закончил с Воскрешающим Камнем. Но за ним следит Нагайна, у той всё тоже хорошо: учит змей завязываться в морской узел, раздавая команды.

— У нас дома слишком много змей. Мне непонятно, о чём с ними дети разговаривают, — ответили мне. — пошли прогуляемся вокруг дома, на звёзды посмотрим, подышим?

— Конечно. Я устрою нам пикник и хорошую погоду, — ответил я. — А змеи… Они умнее котов и не линяют. И слушаются. Если что, проси Дельфи — я прослежу, чтобы она правильно перевела.

Беллатриса может делать что хочет. Выходить из дома, но только со мной и обвешиваясь защитными амулетами — сама она за себя

постоять не может. Но это не критично: я же бессмертен и не старею.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказали мне.

Сейчас начнётся… Сто первый вариант её исцеления. Я уже всё перепробовал! Всё! Я даже Лили не смог утраченный ей кусок памяти вернуть, куда мне вернуть твою магию?

— Мне нужен совет, как жить дальше, — спросили меня.

— Почему именно мой совет? — уточнил я.

— Ты мудр и жесток! — сказали мне.

Оба раза нет. Мудр… мне просто повезло. А жесток… Я много занимался легилименцией. Некоторым нравится музыка — это предсказуемость мелодии, ощущение своей власти над ней. Когда ты знаешь, что будет дальше. Примерно поэтому же некоторые любят алкоголь, никотин, наркотики или пытки — ощущение власти и того, что у тебя всё под контролем. Что-то вроде динамического стереотипа. Меня никто не понимает! Я не жесток, потому что жестокому человеку нравятся боль и страдания других, а мне — нет. Когда мне надо сделать что-либо подобное, я никогда не испытываю радостного наслаждения, а лишь делаю то, что должен сделать; и ты, и любой другой человек на моём месте сделали бы то же самое! У меня дома ни одной пыточной!

— Слушаю, — сказал я, хотя мысли её уже прочитал.

— Меня удивляет твоя связь с нашими детьми. Можно ли мне получить такую же? Смогу ли я тогда колдовать?

Нет, потому что ты не мой прямой потомок. Но как соврать красивее, постоянно удерживая окклюментивный щит, при этом говоря сразу с четырьмя детьми мысленно?

— А ты бы хотела получить его, моё могущество? — спросил ее я.

— Конечно, это было бы замечательно! Я не знаю, насколько оно велико, но, судя по тому, что ты делаешь, оно впечатляюще, — ответила Беллатриса.

Опять приходится брать работу на дом…

— Поделиться, наверное, смогу, но вот принять его ты не сможешь. Ты и другие — такие же, как ты, — все вы люди, обыкновенные нормальные люди, и вы не выдержите испытание ТАКИМ могуществом. Идеи чистоты крови заключаются в том, что только потомки Салазара Слизерина достойны. Разумеется, дать шанс можно каждому человеку, но только змееусты смогут пройти хотя бы половину пути, не говоря уже обо всей длинной дороге.

— А что это за путь? — спросила она меня.

Что бы сказать? Обмани ближнего?

— Это путь в твоей душе, в конце которого ты станешь практически богом, — ответил я. Хороший экспромт?

— Зачем ты говоришь мне всё это? — удивилась она. — Ведь это, наверное, тайна. А вдруг о твоих словах узнают люди — что скажут они? — начала беспокоиться Беллатриса.

— Без доказательств они не поверят ничьим словам, а бегать убеждать каждого — и умного, и глупого — я не собираюсь, но, чтобы ты не волновалась, я скажу тебе следующее. Чем отличается ребёнок от взрослого человека? Ребёнок говорит то, что думает, и делает то, о чём говорит. Взрослый же человек вполне может думать одно, говорить другое, а делать совершенно противоположное — не первое и не второе, а что-либо третье. А хотеть четвертое. Я люблю детей, — очень люблю. Но только своих. — Сейчас я тоже, как ребёнок, просто

говорю правду и больше ничего. Делай с этой правдой, что хочешь — это твоё право. Ты лучше скажи мне, каков я по-твоему?

— Ты спокоен, силён и мудр, — ответила она, не задумавшись ни на секунду.

— А я предполагал, что ты опять добавишь еще и «жесток».

— Жесток?! О нет, ни в коем случае! — воскликнула Беллатриса. — И хотя я знаю, что ты убивал людей, но я, да и все остальные люди, так вот, мы считаем, что ты делал это исходя из каких-то своих побуждений, уходящих корнями туда, где обычным людям делать нечего. Ты — единственный и неповторимый, поэтому оценивать тебя и твои побуждения очень трудно: может быть, эти убийства — следствие войны и того, что ты тогда вынес, возможно… Но ты не жесток — ты добр — такова твоя сущность: ты не обидишь слабого и поможешь в беде. Так считаю я, и так считает большинство; но мне ты открылся, и теперь я ещё больше утвердилась в своём мнении — ты добр, — а затем, подумав, добавила, — и ты хороший.

И обняла меня.

Такое ощущение, что все вокруг меня превращаются в домовиков: Хозяин хороший. Главное, самому в это не поверить.

А Беллатриса всё говорила:

— Я согласна с тобой, я чувствую, но пока ещё логически объяснить не могу, что твой разум и твои понятия о добре и зле гораздо ближе к истинным, чем человеческие. Люди судят о самих себе и об окружающем их мире, оставаясь при этом людьми. И это накладывает на процесс и результат мышления определённые ограничения и предрасположенности к выводам, которые следуют из их внутренней логики построения, из их биологии. Не побудешь нечеловеком — не поймёшь людей!

Что я могу сказать. Любовь слепа. А что она должна была решить, если Тёмный Лорд прыгает вокруг неё, даже если у неё нет магии? Как я детям объясню, куда мать делась? Дурной пример подам. А так… Хуже она не стала, а магия у остальных для меня не критична…

Хотя… Я просто размяк.

У меня такой план был! Ведь надо проверить, сломается ли маяк при смерти носителя? По расчётам нет, но проверить надо. Роберт Арбогаст похищает моего ребёнка с минимальным количеством моей сущности и убивает в традициях Дамблдора. Я уже речь заготовил: «Я ждал чего-либо подобного, и вот оно случилось… Что поделаешь — противник нанёс мне ответный удар — тот, на который он был способен: одолеть меня в открытом бою он не смог и поэтому решил повлиять на меня таким вот жестоким способом. Война — это война; правила на ней есть, но они не строгие и их часто нарушают, предпочитая воевать до победы и без правил. Успех на войне окупает всё, или вернее сказать, почти всё, поэтому для его достижения хороши почти все средства — в руководстве неприятельской разведки, осуществившей эту акцию, наверняка рассчитывали, что это известие выбьет меня из колеи, и я уже не смогу столь безжалостно быстро и точно атаковать их, но они просчитались».

Зачем? Тихо прибью сопротивление. А маяки проверю по их естественной смерти, — мне надо учиться думать другими временными категориями.

— Повелитель. А вы видите будущее? — спросили меня.

Пока нет. Клятый Тлаутлипуцли, наш максимум — не дать ему самоубиться, но он пытается.

— В твоём будущем или же в будущем человечества? — спросил я.

Она не ответила, но мысли её я знал.

У людей два будущих, думал я. Первое — где меня нет; о нём я ничего не знаю. Но вот второе — в этой Вселенной — здесь, тут, со мной, будущее срастается с моим.