Тёплый сахар
Шрифт:
Он схватил телефон — можно было связаться с отелем, и если Суджин до сих пор там, он… Он честно скажет ей, что не хочет с ней расставаться. Что ступил, тайно уехав ночью. Что не должен был бросать её вот так. Что хочет встретиться с ней в Сеуле. Он так много должен был ей сказать…
Интернет на борту был не очень хорошим, но Хэвон всё же сумел дозвониться до Бостона. В гостинице ему сказали, что девушка покинула номер утром сразу после завтрака и нет, ни записок, ни своих контактов на случай забытых вещей она не оставляла.
И она ему не позвонила. Он посчитал, сколько часов прошло с того момента, как он уехал из отеля, потом с того момента,
Если бы она хотела позвонить, то давно бы это сделала. Но раз не позвонила, то…
Хэвон смотрел на погасший экран телефона и просто поверить не мог, в то что произошло.
Он встретил её, ту самую, и так глупо потерял.
Странно, но в тот день она проснулась вовсе не от звонка директора Ли в пять утра, а от бодрой мелодии будильника, который стоял на половину седьмого.
Она, не открывая глаза, нащупала его на прикроватном столике. При этом пальцы задели какую-то бумажку, которой там, вроде не должно было быть…
Она отключила будильник, немного полежала с закрытыми глазами, потянулась, а потом повернулась на левый бок. Хэвона уже не было в кровати, и она подумала, что он уже, наверное, опять сидит с ноутбуком в гостиной и отвечает на бесконечные письма, проверяет отчёты или что там ещё делают богатые детки из чеболя на своих навороченных компах.
Ещё немного повалявшись в кровати и подумав о том, как всё это было неправдоподобно хорошо, она пошла в ванную.
И вот там, пока чистила зубы, она заметила, что бритвенный станок и чёрная баночка с кремом для бритья, которые стояли здесь ещё вечером, исчезли. Она точно помнила, что они были, когда она ходила умыться перед сном. Она ещё открыла крышку и понюхала крем. На баночке было написано что-то про лайм, но к нему примешивался чуть более сладкий запах апельсина и слабый, но терпкий запах чего-то смолистого, хвойного, благородного. На коже Хэвона этот аромат менялся на более мягкий и глубокий, едва ощутимый… Она думала, что до конца жизни будет помнить этот запах, и Хэвона, и эти две ночи с ним… Это было лучшее, что случалось с ней в жизни. Так странно и внезапно, может быть, совершенно неправильно, но она точно никогда об этом не пожалеет.
Ей было так хорошо с ним, что вчера вечером, когда он обнимал её перед сном, она чуть не сказала что-то ужасно глупое и слащавое, вроде того, что хотела бы, чтобы это никогда не кончалось, но вовремя прикусила язык. Она выставила бы себя в глупом свете, и всё. О таких парнях она может только мечтать… Они не достаются секретарям, ютящимся в крохотных квартирках в Силлиме. Но раз судьба их свела, почему бы было не провести с ним хотя бы эти два дня?
В первый момент, когда Хэвон подошёл к ней в кофейне, его предложение возмутило. А потом… Конечно, она думала о том, что благодаря Хэвону сможет провести ночь или даже две в гораздо более комфортных условиях по сравнению с переполненным людьми Логаном. Но дело было вовсе не в комфорте, а в том, что Хэвон понравился ей с первого взгляда… Хорошо, может быть, со второго. Но она уже там, в аэропорту, смотрела на него и чувствовала нечто странное: её сковало каким-то странным предвкушением, опасным и всё равно сладким. А Хэвон смотрел на неё уверенно, открыто и как будто чуть виновато — из-за того, какое предложение делал, — и эта трещинка в его самоуверенности почему-то особенно её растрогала.
Она согласилась и ни разу не пожалела. Как не пожалела о том, что Хэвон стал её первым мужчиной.
Раньше она почему-то думала, что первым станет кто-то намного
Она даже не знала, на самом ли деле его звали Хэвоном или нет. Он мог назвать другое имя так же, как это сделала она. Она чуть было не произнесла настоящее, но на полуслове поправилась, так что из фамилии и половинки имени получилась «Суджин». Ей даже понравилось это имя… Понравилось быть той свободной, смелой девушкой, которой хватило духу поехать в отель с незнакомым парнем — просто потому, что он ей понравился, — а потом заняться с ним сексом.
Су Джинён с детства была ответственной, правильной, рассудительной, и эта рассудительность всегда велела ей заниматься более важными делами, чем отношения или даже просто свидания. У неё был брат, которого надо было поддерживать, и начальница, постоянно чего-то требовавшая. Ей некогда было думать об отношениях, некогда было заниматься поисками парня. Для этого надо было как минимум где-то бывать кроме дома и работы, а Су Джинён почти ничего и не видела кроме них, если не считать посещений салона красоты через квартал от дома: несвежий маникюр для секретаря директора Ли был делом непростительным.
Джинён так и не дочистила зубы — обычно она считала до двухсот, но сегодня сумела дойти только до ста пяти. Пустое место там, где были вещи Хэвона, не давало покоя. Она прополоскала рот и вышла из ванной.
В гостиной Хэвона не было, не было и ноутбука, который обычно лежал на рабочем столе. Она проверила в гардеробной — чемодан и все прочие вещи исчезли.
В состоянии, слишком похожем на испуг, она остановилась в дверях гардеробной, чтобы отдышаться. Ей не хватало воздуха, потому что в груди что-то сжималось, стук сердца в груди был пугающе быстрым.
Он ушёл. Исчез среди ночи, даже не попрощавшись…
Но ведь она знала, что это произойдёт, так? Знала, что это ненадолго, и они скоро расстанутся… Так почему же так горько, словно её кто-то обманул? Он говорил о номере в гостинице, ни о чём больше. Большего захотела она… Так откуда тогда эта боль?
Джинён медленно подошла к кровати, провела рукой по скомканному одеялу, разглаживая складки, и только тогда заметила белый листок рядом со своим телефоном.
Она вскочила на ноги и схватила записку.
«Было очень жаль тебя будить!
Оставайся в номере, сколько тебе нужно, он забронирован до понедельника. Думаю, что погода исправится даже раньше. И легко тебе добраться до места»
И больше ничего. Джинён понятия не имела, что бы ещё она хотела прочитать в записке. Не признание же в любви. Но от этих доброжелательных, заботливых, но по сути ничего не значащих слов стало лишь хуже. За ними была холодная пустота. Хэвон этой запиской делил её жизнь на до и после, указывал, что за пределами этого номера начинается другая жизнь, где у них нет и быть не может ничего общего. Намёк, что всё кончено и продолжение невозможно.