Теплый снег
Шрифт:
– Прогуляться, - буркнул он и, освободившись, быстро пошёл к дверям.
– Не задерживайся! Через два часа наша очередь!
"Чёрта с два, - зло подумал Косташен, выходя на улицу.
– Через два часа меня в городе не будет".
Он разыскал столовую и вошёл в неё. Столики пустовали, но сейчас и присутствие людей, не остановило бы его. Косташен заказал комплексный обед на пять человек, но есть ничего не стал. Только выпил весь сок. Порции он так и оставил на столе - какое ему теперь дело, что о нём подумают.
На улице Косташен в последний раз оглянулся на город, плюнул под ноги и твёрдым
11
– Ба, кого я вижу!
– весело воскликнул Кратов, зябко кутаясь в шубу.
– Могли бы, друзья мои милые, навестить меня и лично, а не по видео. В моём кабинете пока ещё плюс двадцать.
Кронс смотрел на него серьёзно, не улыбаясь. Слева от Кронса, боком к Кратову, низко опустив голову, сидел Шренинг. Его большие руки, свободно лежащие на коленях, чуть заметно подрагивали.
– Здравствуй, Алек, - бесцветным голосом проговорил Кронс, смотря прямо в глаза Кратову.
– Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, не жалуюсь. Впрочем, о моём здоровье лучше всего справляться у Шренинга. Кстати, Редьярд, а почему ты здесь? В лаборатории что-то случилось?
Шренинг даже не поднял головы. Будто не слышал.
– Я прекратил все работы по акватрансформации, - сказал Кронс.
Кратов удивлённо поднял брови. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– А при чём здесь ты?
– А также все работы, связанные с ней, - продолжил Кронс.
– Я являюсь полномочным резидентом Комитета статуса человека на Снежане.
– Даже так...
– Кратов откинулся в кресле и прикрыл глаза.
– Я всегда почему-то думал, что этой организацией заправляет медицина... Видимо, ошибался. Но почему ты не сделал этого раньше?
– Раньше я не видел другого выхода.
– А сейчас?
– равнодушным голосом, по-прежнему не открывая глаз, спросил Кратов.
Кронс молчал.
– Так что же произошло сейчас?
– повторил вопрос Кратов.
– Алек... Кокон разворачивается.
Кратов широко открыл глаза и впился взглядом в Кронса. Кронс отрешённо смотрел в сторону.
– Когда группа исследования физики макропространства выдвинула предположение о возможности возникновения на Снежане тепличного эффекта, тихо, словно оправдываясь, начал объяснять он, - Друа произвёл некоторые подсчёты. Оказалось, что энергия, излучаемая Корриатидой, нарушит энтропийный фактор между Коконом и окружающим его пространством, что и заставит Кокон рано или поздно развернуться.
– И когда же это произойдёт?
– ровным голосом спросил Кратов.
– Изменения некоторых параметров свёрнутого пространства отмечено уже сейчас. И они продолжают нарастать.
– Когда?
– снова повторил вопрос Кратов.
– Со дня на день, - глухо буркнул до сих пор молчавший Шренинг. Головы он так и не поднял.
Кратов перевёл вопросительный взгляд на Кронса.
– Да, - подтвердил Кронс.
– Всё к лучшему, - тихо проговорил Кратов. Он зябко поёжился, покрутил головой, поглубже забираясь под воротник шубы, и снова прикрыл глаза.
– Груз с плеч...
– Тебе... нехорошо?
– настороженно спросил Кронс.
– Ну, что ты, - слабо улыбнулся Кратов. Глаз он не открыл.
– Просто я очень устал.
– Тебе не в чём винить себя, - заставил выдавить из себя Кронс. Он посмотрел на Кратова и отвёл взгляд. Не то он говорит, не то. Сколько он знал Кратова, а знал он его давно, они дружили со студенческой скамьи, его действия никогда не противоречили его совести. И никогда не нуждались в оправдании и, тем более, в сочувствии. Но Кронс твёрдо, с нажимом, словно убеждая не Кратова, а больше себя в его правоте, продолжал говорить: - И никто не сможет обвинить тебя в поспешности принятых мер. Никто и никогда. Те данные, которыми ты располагал, не давали тебе времени медлить. И любой на твоём месте поступил бы так же. И я тоже...
– Кратов!
– вдруг громко над самым ухом крикнул Шренинг.
Кронс осёкся на полуслове и поднял глаза. Кратов по-прежнему сидел, глубоко утонув в кресле, руки его вольно лежали на подлокотниках, но голова неестественно низко склонилась на грудь, уткнувшись носом в отворот шубы.
– Алек?
– ещё ничего не понимая, позвал Кронс.
12
Павел Сажин не долетел до станции гляциологов на Снежной Королеве. При входе в атмосферу напрочь отказало рулевое управление, и его астробот по узкой рулеточной спирали вошёл в пике, нацелившись на единственную цифру в необозримом заснеженном пространстве планеты. "Зеро". Катапульта отбросила Сажина далеко в сторону, и ему пришлось около часа добираться к месту катастрофы. Мороз был градусов пятнадцать, мела слабенькая позёмка, и Павел пожалел, что, готовясь к посадке, не накинул на себя доху. Впрочем, наст был твёрдым, шагать было легко, и он быстро согрелся. Короткая шестичасовая ночь Снежной Королевы выдалась светлой, звёздной и тихой, если не считать шороха позёмки, длинными языками стелющейся по равнине.
Уже подходя к месту катастрофы, Павел вспомнил, как кто-то из провожавших его ребят пошутил, что вот, мол, теперь в царстве Снежной Королевы появится маленькое чёрное пятнышко, намекая на его фамилию, и невесело подумал, что теперь, пожалуй, не одно пятно, а два. И второе гораздо больше...
На месте, где взорвался астробот, зияла огромная воронка, и из неё валил густой пар. Снег вокруг был мокрый и рыхлый, и Павел, почувствовав, что унты начинают намокать, стал быстро спускаться по откосу. Но когда он добрался до чёрного пятна обнажившейся земли, то только тогда увидел, что посередине воронки между изуродованными обрывками астробота прямо на исходящей паром земле кто-то сидит.
"Вот тебе и раз, - ёкнуло сердце у Сажина.
– Неужели поисковая партия со станции гляциологов так быстро меня нашла?" Он присмотрелся. Это была девушка. Она сидела неподвижно, обхватив колени руками и запрокинув лицо к звёздному небу. На плечи была наброшена какая-то странная, рыже-чёрными пятнами, доха. Поверх неё тяжёлыми волнами лежали неестественно красные волосы.
"Что это она?
– удивлённо подумал Павел, и тотчас внутри у него словно что-то оборвалось, и неприятно засосало под ложечкой.
– Это же она по тебе..." Ему стало стыдно, что он подсматривает за девушкой, за её скорбью, пусть даже эта скорбь по нему самому. Ведь на самом-то деле он стоит позади неё, живой и здоровый, без царапинки, отделавшийся только лёгким испугом. Да и с ним он расстался уже давно и далеко отсюда километрах в трёх, у кресла, выброшенного катапультой.