Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Амаду Жоржи

Услышав взрыв смеха, Тереза опять подняла голову. Молодой человек смотрел на неё поверх плеча капитана, а согнувшийся капитан трясся в приступе смеха. Облокотившись на прилавок, молодой человек улыбался. Губы его были приоткрыты, томные глаза, вьющиеся волосы, нежная кожа лица… Почему он так знаком Терезе, если она его никогда не видела? Почему она знает эту улыбку и эту красоту? И вдруг ее осенило: да это же ангел с олеографии Благовещения, что висит в доме на ферме, на стене в той самой страшной комнате, он, точь-в-точь он. Эта олеография была самой красивой картинкой, какую Тереза когда-либо видела; сейчас она видела живого ангела. Опустив глаза, она невольно улыбнулась.

Мухолов диктовал ей: полтора килограмма вяленого мяса по тысяча четыреста,

три килограмма муки по триста рейсов, килограмм черной фасоли по четыреста, литр кашасы, двести граммов соли. И тут она услышала голос капитана, который продолжал смеяться:

– Когда закончишь считать, приготовь нам кофе, Тереза.

Даниэл рассказывал во всех подробностях о жизни публичных домов и кабаре Баии, говорил о каждой проститутке, называл имена, клички, посвящал его в разные любопытные случаи, анекдоты; Жустиниано Дуарте да Роза приятно было быть в курсе событий столичных заведений, завсегдатаем которых он был, когда туда ездил, а тут еще такой остроумный рассказчик.

Тереза поставила на прилавок поднос с кофейником, маленькими чашками, сахарницей и, наливая кофе, услышала то, что говорил этот ангел, не отводя от неё настойчиво молящего взора:

– Пока я буду осаждать крепость, не могу ли воспользоваться вашим магазином, как укрытием? – В воздухе стоял аромат кофе. Дан отхлебнул. – Превосходно! А на чашечку кофе, подобного этому, надеяться можно?

– Магазин мой открыт с семи утра и до восьми вечера, он к вашим услугам, а кофе всегда можно попросить. – И тут же приказал Терезе: – Когда друг Дан здесь появится, а я думаю, он будет появляться часто, подай ему чашку кофе. Если будешь занята, он подождет, он торопиться не будет, не так ли, сеу мудрец?

– Какая спешка, капитан, всё своё свободное время я посвящу исключительно этому делу. – Глаза его были устремлены на Терезу, словно он говорил о ней и для неё.

Тереза с кофейником и чашками вышла, капитан сообщил:

– Поговаривают, что Теодора – вы знаете, что её зовут Теодора? Ласково – Тео, – так вот, поговарива­ют, что ей больше нечего защищать, путь открыт, один цирковой артист, что здесь гастролировал, уже её осчастливил. Что касается меня, то я в этом сомневаюсь. Правда, они целовались и обнимались, я сам всё видел отсюда, из магазина, и больше того, позволяли многое другое, но в главном сомневаюсь. Да и где они могли найти место? Кажазейрас не Баия, где легко можно устроиться, и не ферма, где под рукой лес. Не говоря уже о том, что здесь все следят за чужой жизнью, и вы скоро в том убедитесь, и только я делаю всё, что мне заблагорассудится. Пускай болтают, что хотят. Но с подобными дамами, как эти соседки, я не общаюсь. И если когда-то общался, то лишь потому, что решил жениться. Теперь же я вольный стрелок и охочусь, когда хочу и на кого хочу, это не приносит ни головной боли, ни усталости. Говоря откровенно, я думаю, что Тео и этот актеришка просто флиртовали, всё осталь­ное – пустая болтовня. Да, так или иначе, девица стоит того, чтобы взять её!

Даниэл повысил голос, взглянув на Терезу через плечо Жустиниано Дуарте да Роза:

– Самая красивая, какую я только встречал в жизни!

– Ну-ну, не преувеличивайте. На мой вкус, плод перезревший, я люблю зеленых, да и знавал гораздо лучших. В Аракажу, в заведении Венеранды, есть одна иностранка, не то русская, не то полячка, не важно, так вот она целиком блондинка. Такая блондинка, и говорят, что у неё на родине они называются вроде бы платиновыми.

– Платинум-блонд, – подтвердил Дан.

– Вот именно, это совсем не наши блондинки. И мне хочется поехать в Европу, чтобы купить там такую вот блондиночку, всю, всю – с головы до пят.

Даниэл делал вид, что внимательно слушает, но глаза его пожирали Терезу. А Тереза Батиста никогда никого до сих пор не видела красивее этого молодого человека. Никого? Может, доктор Эмилиано, хозяин завода, но он был совсем другой; Тереза посмотрела на Дана и, неожиданно смутившись, улыбнулась ему, приоткрыв рот.

27

Да,

улыбнулась и продолжала улыбаться, сама не зная, почему, как, не зная, почему смотрела на него. А молодой человек ходил вокруг да около, кружил возле магазина, заходил внутрь. Заходил поговорить с ней, попросить стакан воды. «А может, чашечку кофе? Пойду принесу». Тереза чувствует себя неловко, голос её дрожит, она робеет. Пока Даниэл ждет, он задаривает работающих в лавке американскими контрабандными сигаретами. Парни посмеиваются, будучи убежденными, что в роли героини будущего романа молоденькая Теодора. С нескрываемой завистью следят они за маневрами этого завоевателя сердец, приехавшего из большого города, чтобы покорить невинную жертву, впрочем, не такую уж невинную, да и покоритель симпатичный.

На своей железной кровати с набитым травой матрацем Помпеу частенько проводит ночи с Теодорой и даже Терезой, они целуют его лоснящееся от жира небритое лицо, в подобных захватывающих сновидениях он овладевает и одной и другой запросто, как и другими местными девицами и артистками кино, среди которых предпочтение он отдавал Теодоре и Марлен Дитрих. На деревянной койке темнокожего, губастого, с жесткой шевелюрой и мозолистыми руками Мухолова тоже частенько теряют сознание Теодора и три её сестры, как и все прочие покупательницы магазина, и Тереза, и, уж простите, дорогой друг Дан, дона Беатрис, ваша мать, которую он, Мухолов, когда служил у судьи на побегушках, еще до того, как стал работать в лавке капитана, увидел в чем мать родила: выходя из ванной, она какое-то время умащивала себя кремами и духами, отчего Мухолов пришел в восторг: да, эта мадам – самая чистая, она душит даже… Но предпочтение он отдавал всё же Теодоре, ведь Мухолов видел Теодору и артиста цирка…

Случалось, что Теодора приходила в магазин за покупками в легком платье с большим декольте, открыва­ющим её груди. Тогда они с Помпеу бросали жребий, и тот, кто выигрывал, шёл её обслуживать. Теодора не отдавала себе отчета в том, что была предметом пари приказчиков капитана, она подолгу задерживалась в лавке, опираясь локтями на прилавок и выставляя напоказ груди – Тео не носила бюстгальтера. Вместе с покупками Теодора уносила с собой и беглые взгляды парней, эти взгляды она, мечтая, вспоминала бессонными ночами. Как только Теодора уходила, Помпеу тут же мчался в отхожее место, а Мухолов хранил возбуждающее видение до ночи.

Однако для обоих всё было ясно: если Даниэл еще не взял Теодору, то возьмет, в том сомнения быть не может, а то, что студент мог иметь какой-либо интерес к Терезе, им даже в голову не приходило. И совсем не потому, что Дан был любовником Теодоры, а потому, что Тереза принадлежала капитану и положить глаз на то, что принадлежало капитану, мог только безумный или спящий глубоким сном и видящий сны.

Тереза не всегда занималась подсчетами, сидя за маленьким столиком в магазине. В её обязанности входили и уборка комнаты, и стирка белья капитана; общую уборку делали приказчики, приходившие на работу рано утром. Шико Пол подметки ставил на огонь кастрюлю с черной фасолью, сухим мясом, тыквой, слад­ким маниоком, картошкой, свиной колбасой – стряпать он научился в тюрьме. В полдень, когда покупателей становилось меньше, Шико и парни шли обедать, а Тереза оставалась одна в лавке на случай, если появится покупатель. Когда капитан бывал дома, Тереза накрывала стол скатертью, ставила тарелки, клала столовые приборы, подавала хозяину кашасу до обеда, а пиво к обеду. Еду для Жустиниано приносили из пансиона Корины в судках, она была обильной и разнообразной. Капитан ел с аппетитом, большие порции и пил, сколько хотел, не ограничивая себя. Шико Полподметки имел право выпить рюмку кашасы за обедом и за ужином, одну-единственную, которую выпивал залпом. Зато по вечерам в субботу, накануне праздников, в дни святых пил так, что замертво сваливался, где придется, чаще всего в конуре у дешевой проститутки. Когда капитан отсутствовал дома, Тереза скатерти не стелила, не пользовалась столовыми приборами, а ела руками, сидя на корточках, то, что приготовил Шико.