Терминатор 1938
Шрифт:
— Я и не волнуюсь. Просто привык уголовников, таких как Толик, без разговоров к аллаху отправлять. А с серьёзным камрадом, отчего ж не побеседовать.
В сарае более никого нет, не считая трёх воробьёв на балке, до небольшого бора, где можно стрелку с винтовкой залечь метров 440–450, но нет там затаившегося снайпера, нет подозрительного движения.
— Грузовик ваш? Сколько ещё людей снаружи?
— Наш грузовик. Водитель не вооружён, привлекли стороннего человека, не надо устраивать спектакль со стрельбой в его отношении. Если, конечно, не собираетесь трупы штабелями укладывать.
—
Оба «убивца» глянули прежде на начальника и после его «отмашки» веками послушно опустились на колени. Сам «Курт» с любопытством и некой даже насмешкой (наличествует выдержка у вражины) наблюдал за моими перемещениями.
Я же подойдя к Сиверсу от души жахнул Юрка по затылку, тот не пикнув свалился на грязную солому.
— Толик, ком цу мир. Иди сюда, блядёныш, кому говорю!
Подручный ювелира, чуйкой звериной чуял свой конец и обмочился за секунду до удара переломившего коварному ревнивцу кадык. Подручные «Курта» дёрнулись в разные стороны, слаженно работали, гады. Их то как раз изничтожать не планировал, на кой начинать знакомство с абвером убивая его сотрудников? Вырубил жёстко, это да, стараясь не особо ускоряться и неизменно держа главаря на мушке.
— Впечатлены, геноссе Курт? Вот теперь и поговорим спокойно, без стрельбы и акробатики, минут пять ваши остолопы без чувств проваляются. Если не договоримся — и вам плохо и мне проблемы. Поэтому надо договариваться.
— В Иностранном отделе НКВД именно так принято знакомиться? Убивая собеседников направо и налево? — хороший русский у немчуры, да и в остальном видно — профессионал. Правда и я пистолет убрал, и так видно, впечатлился юберменш рукопашеством и ногомашеством чекиста, в одного, без помощников не дёрнется.
— А в «Бюро Целлариуса» неужели принято приглашать в гости для дальнейшей разделки гостей на котлеты?
— Вы меня с кем-то путаете.
— Да? Неужто вы, милейший, не знакомы с фрегаттен-капитаном Александром Целлариусом?
— Впервые слышу.
— Я ведь только что человека убил, мне обратной дороги нет, как нет времени на рассусоливания. Знакомо словечко?
— Знакомо.
— Прекрасно. Тогда начнём. На ваши, моншер, имя, фамилию, звание и должность в структуре Канариса мне глубоко наплевать. Но то, что «Бюро Целлариуса» работает из Хельсинки по всей «Балтийской Антанте» знаю. Единственный задам вопрос на который отвечайте предельно искренне — какого чёрта ко мне цепляетесь? Отвечать быстро, чётко, правду! Замечу лукавство, начну пытать, тогда придётся всех положить и в бега подаваться, чего категорически не хочется. Ну! Говори! Глаза выдавлю для начала! Говори!
И за бровь, железными терминаторскими пальцами ухватил фашистюгу. Чтоб понимал, дернется, — звездец, оторву кожу с половины рожи. Ариец от непосредственного физического воздействия перестал изображать несуетливого джентльмена и зачастил.
— Это Анатолий. Мне доложили, что он собирается ограбить и возможно убить бежавшего из Советского Союза работника
— Кто доложил?
— Он, — дойч бегающими глазами старательно показывал на одного из вырубленных боевиков, — Йозеф иногда помогал Анатолию в деликатных делах. Но я приказал доставить вас для беседы. Понимаете, для беседы! Разведка предпочитает обходиться без уголовщины. Я офицер германского военного флота, капитан-лейтенант Отто Шварц, в разведке почти двадцать лет и если бы не ваши цирковые штучки вначале, всё бы прошло прекрасно. Понимаете?!
Конечно, понима-а-а-а-а-ю. Ещё как понимаю. Хотели выпотрошить совдеповского «богатого буратину», заодно и на шпионаж прокачать. А если не получится отличиться перед Целлариусом за заагентуренного чекиста, так просто золотишко экспроприировать. Не зря покойный Толик по ювелиркам шастал — стопудово готовил ограбления лавок, чего евреев то жалеть, их потрошить положено истинным арийцам. У, хари уголовные. Рыцари, бл, плаща и кинжала. Что ж, старина Отто, ты и станешь моим «золотым ключиком», поможешь проникновению попаданца в фатерланд.
— Чёрт с вами, живите, — отпустил немца, тот сразу схватился на бровушки, больно! — эти два уголовных типа ваши сотрудники?
— Только Йозеф. Второго, Генриха, иногда привлекаем для, гм, для некоторых акций. Он местный, из рижских немцев.
Ох как хотелось кухонным ножом, временно экспроприированным у госпожи Агнессы, перехватить фольксдойчу Генриху глотку, аки барашку. Ничего, простит мировое сообщество и антигитлеровская коалиция такое непотребство, всё-таки фашистом меньше. Однако прав чёртов Клаус-Отто, жмуров штабелями класть не есть гут. Так что получили Йозеф и Генрих ещё по разу по башке, чтоб гарантированно не подслушали, а очухавшегося Сиверса, с ужасом взирающего на последствия «мамаева побоища», выгнал из сарая.
— Юрок, мигом схватил чурку, вот эту, да, отошёл на двадцать пять шагов от двери, там установи и сядь, жди распоряжений.
— Лихо, высокая дрессура, чувствуется лубянская школа, — с одобрением отметил каплей абвера, наблюдая как юный белогвардеец шустро отсчитывает шаги, — желаете наедине переговорить? Правильно.
Ничего, отродье адмиральское, сейчас и тобой займусь — хвать за кисть руки камрада Шварца и «пошёл процесс». Немчура оказалась удивительно податлива психически, впрочем, бригадирский уровень «Контроля» и не таких приводит к покорности. Правда, с Цвигуном в прошлой жизни промашка вышла, но там чисто совпали так обстоятельства, жаль Семёна Кузьмича, не хотел его овощем делать…
Оружие троице полубандитов-полуразведчиков пообещал вернуть завтра в полдень, недалече от пивной «У папаши Карла», а ухоженный, но изрядно побитый (как будто гвозди заколачивали) наган 1903 года выпуска, найденный у паршивца Пашковца, посчитал за законный трофей. Тем более покойный Толик таскал в кармане мешочек, сначала даже подумал — кисет, ещё удивился, а оказался с патронами, всего 36 «маслят», если жаргонизмы девяностых применить к 1939 году.
— Пошли, Юрок, — Сиверс вскочил с сосновой чурки и словно верная Муму, засеменил рядом, — само собой, обо всём, что тут произошло, молчок. Ферштейн?