Тернистый путь
Шрифт:
Правильно! Вот мы и подумали. Сколько же можно думать!
Кинулся тут Семипядев к местным товарищам:
— Дайте мне новую работу с учетом моих способностей, наклонностей и потребностей. Тем более что я женат, двое детишек.
— Надо подумать!
Думали, думали местные товарищи и решили: учитывая особые свойства многоуважаемого зада т. Семипядева А. А, направить его на работу в местный инкубатор.
Так и сделали.
Сидит теперь Семипядев А. А. в тридевятом инкубаторе, высиживает цыплят.
Но он, конечно, там не как подопытная наседка сидит, а как начальник, так что пока ничего, справляется.
Правда, цыплята у него получаются какие-то
С чего бы это?
Надо подумать!
ЧЕСТНЫЙ БАРАН
Дело было к вечеру, делать было нечего. Сидели в избе у Лукерьи Гуменковой, лихой бабенки, гости: некто Ловкачев Григорий Иванович и Погуляев Анисим Петрович — оба из колхозного начальства.
На столе — полное материальное благополучие: свинина жареная, свинина пареная, свинина вареная, огурцы соленые ядреного хруста, капуста квашеная, пироги толщиной с руку. Ну и, само собой разумеется, жбан первача из сахарной свеклы: поднесешь спичку — полыхает лазоревым огоньком. И дух соответственно пронзительный распространяется. Одним словом, большая химия, собственноручный домашний «продухт».
Сидят, значит, Ловкачев и Погуляев у Лукерьи, выпивают, закусывают, поглядывают, как хозяюшка суетится у стола, трясет пышными телесами, и вдруг слышат — кто-то в дверь скребется. Тихонько этак, но настойчиво.
Погуляев говорит:
— Кума, кто-то вроде пришел к тебе. Посмотри-ка!
Лукерья прислушалась: и впрямь кто-то возится под дверью. Говорит:
— Наверное, кошка явилась с прогулки. Не обращайте внимания, дорогие гости, на эту шалаву. Кушайте и пейте спокойно, я меры приняла, никто нас не должен побеспокоить!
Только сказала, кошка с печки: «Мяу!» Дескать, не валите на меня, я давно дома.
Тогда Григорий Иванович Ловкачев, мужественный товарищ, встает, подходит к двери и одним рывком — настежь. И что вы думаете — входит в избу баран. Шерсть висит клочьями, на боках и на заду совсем вылезла, а морда худая, вытянутая, как у борзой собаки, а в глазах неестественный блеск.
Вошел и смотрит на колхозное начальство как на новые ворота. Гости и хозяйка замерли — уж больно страховиден был вошедший баран.
Ловкачев первый справился с собой, спрашивает у Лукерьи:
— Это ваше животное, Лукерья Филипповна?
Лукерья, стуча зубами, отвечает:
— Не наше. Его, наверное, собаки сюда загнали!
И вдруг — хотите верьте, хотите нет! — вошедший
баран этаким дребезжащим, довольно противным человеческим тенорком объявляет:
— Нет, меня не собаки сюда загнали, я к вам, пропойцам, самолично явился.
Боже ты мой милостивый, что тут поднялось в Лу керьиной избе! Ловкачев на лавку грохнулся, ноги вытянул, сидит с выпученными глазами, смотрит на говорящего барана и по-бараньи блеет ему в ответ:
— Бе-бе-бя-бя…
Погуляев с куском пирога в руке под стол нырнул.
А Лукерьюшка, бедняжечка, схватила жбан с первачом со стола, прижала к груди, как малое дитя, кланяется со слезами:
— Святой крест, товарищ Баранов, для себя сварила, не для продажи. По случаю дня ангела. Не погубите, товарищ Баранов!
А вошедший баран топнул ногой и продолжает человеческим голосом:
— Слушайте меня, начальники, и не перебивайте, а то всех до одного затопчу, забодаю! Я хоть и бессловесное создание, но вы меня до того довели, что даже я заговорил. Сил моих больше нет терпеть ваше нахальное надувательство. Ведь все ваши овцы — мои товарки — уже давно на том свете на небесных пастбищах пасутся, а вы в ваших отчетных бумагах до сих пор пишете, что
Тут вошедший баран сделал передышку. А Ловкачев с лавки хрипит:
— Погуляев, бродяга, вот до чего ты ферму довел: подотчетные бараны и те позволяют себе критиковать колхозное руководство!
Погуляев ему из-под стола:
— Это сверхъестественный случай! Я за сверхъестественное не отвечаю!
А вошедший баран опять ногой — тук! — глазами сверкнул, рогами повел и говорит:
— Хотел я сначала сбежать от вас, от подлецов, к вашим соседям. Там, говорят, овцам привольно живется на колхозной ферме, но потом хорошо все обдумал и принял другое непоколебимое решение. Я решил покончить свою постылую жизнь самоубийством. И произведу это ужасное действие сейчас, здесь, на ваших подлых глазах Может быть, тогда в ваших душонках проснется совесть и вы перестанете писать надувательские бумаги в район, а район самотеком в область, а область выше, и так далее Когда ни одной животины на вашей ферме не останется, придется вам, хочешь не хочешь, правду сказать.
Сказал все это вошедший баран и ужасно грозно Лукерье приказывает:
— Ну-ка плесни мне в миску своего окаянного продукта граммов двести пятьдесят.
Лукерья трясущимися руками берет со стола свободную мисочку, наливает туда из жбана своего пронзительного первача, ставит на пол перед бараном. А потом подцепила на вилку свинины жареной хороший кусочек, говорит умильно:
— А это вам закусить, товарищ Баранов!
Вошедший баран как фыркнет на нее:
— Пошла прочь, дуреха! Яд без закуски принимают!
Испил, повалился на пол, дрыгнул, бедняжка, задними ножками разика два и богу своему овечьему отдал душу!
Мне про этот сверхъестественный случай Лукерьина кошка рассказала. Свидетель непререкаемо верный! Но она в избе находилась лишь до той самой роковой минуты, когда вошедший баран начал с целью самоубийства самогон пить. Тут она со страху на нервной почве выскочила во двор — дверь-то была открыта! — и вернулась в избу только под утро, когда ни барана, ни Лукерьиных гостей уже не было. Только дух стоял тяжелый. Что в избе происходило после кончины барана, я точно не знаю. Есть такой слушок, будто Ловкачев и Погуляев покончившего с собой честного барана, ободрав, тут же сварили и съели. Под эту знаменитую закуску выпит был ими якобы еще один жбан первача из сахарной свеклы, поскольку на их луженые желудки Лукерьин яд по причине частого употребления давно перестал действовать. И надувательские бумаги будто бы продолжали еще некоторое время поступать в район, а из района в область, и так далее А другие говорят, будто Ловкачев и Погуляев утром, опохмелившись, поехали куда надо и там покаялись в своем очковтирательстве.
Чего не знаю, того не знаю. А в остальном все правда.
КРАСНАЯ ЦИФРА
Жил-был (да, собственно, и сейчас живет) некто Беляшин Иван Ферапонтыч, мужчина в самом соку
Работал он в Верхней Залихватовке председателем Верхне-залихватовского горисполкома и очень любил всякие знаменательные даты.
Можно даже сказать, что Ферапонтыч только в канун праздников и действовал на полную свою мощность, а в будние дни превращался в потухший вулкан.