Тернистый путь
Шрифт:
Мне было не очень больно, но очень обидно. Нехорошо, когда хозяин бьет свою собаку при посторонних, тем более при таком типе, как этот Кррытик!..
Тот, однако, заявления на хозяина не подал, история эта стала забываться.
Но однажды у нас снова собрались гости. Сели ужинать. Хозяин взял со стола сырную корку и сказал мне:
— Цезарь, Кррытик пришел! Кррытик!..
Но я не зарычал и не оскалился, а — сам не знаю почему — поджал хвост и залез под диван.
Все за столом засмеялись. И тут хозяин рассказал о том, как я порвал штаны Кррытику
Хозяин позвал меня, я вылез из-под дивана и получил свою сырную корочку, по словам хозяина — «для закрепления условного рефлекса».
И тогда один из гостей поднял свою рюмку с водкой и сказал:
— Предлагаю выпить за настоящую критику Не за такую, на которую хочется бросаться и рвать у нее штаны, и тем более не за такую, от которой надо прятаться под диваны!
Все опять засмеялись и выпили.
…Жизнь наша идет по-прежнему. Хозяин сочиняет, а я лежу под столом. Потом мы идем дышать свежим воздухом. Я давно уже простил хозяину ту порку, которую он мне задал тогда во дворе. Ведь я люблю его, он — мой Хозяин. Лучший собачий Хозяин на свете. Я даже думаю, что он тот настоящий Человек, про которого можно сказать, что он — друг Собаки.
ЖИЛИ-БЫЛИ
(Сказка для детей младшего возраста — от 50 до 80 лет)
Жили-были два друга — Иван Степанович Оловянников и Степан Иванович Подстаканников. Работали они в редакции одного ведомственного журнала, скорее даже журнальчика узкого специального профиля, и очень любили сражаться в шахматы. Само собой разумеется, в служебное время.
Придут утром на работу, запрутся в кабинете Оловянникова (он занимал в редакции более видный пост, чем Подстаканников, и сидел в отдельной комнате) и играют час, два. Если в дверь кто постучит из сотрудников, Оловянников начальственным баритоном скажет:
— У меня сидит Подстаканников, обсуждаем проблематику ближайших номеров. Приходите через час!
Играл так Иван Степанович Оловянников, играл и наконец доигрался. Его заметили и выдвинули. Он был назначен на довольно высокий пост, а Подстаканников остался на своей журнальной мели, и к тому же без партнера, поскольку других любителей шахмат в редакции журнальчика не было.
Однажды жена Подстаканникова, женщина сметливая и практичная, сказала мужу:
— Степа, сходил бы ты как-нибудь к Оловянникову, — смотри какой шишкой он стал!
— Зачем я к нему пойду? Не сядем же мы с ним за шахматную доску в его теперешнем кабинете?
— Просто так зайди — напомнить о себе.
— Опять-таки — зачем? Если бы он меня помнил, он бы сам меня позвал.
— Скорее рак художественно свистнет, чем такой ферзь, как Оловянников, вспомнит о такой пешке, как ты. Иди, Подстаканничек, не заставляй меня кричать на тебя.
— Ну хорошо, пойду, напомню, а дальше что?
— А дальше… вдруг он возьмет тебя в свое ведомство и назначит на хорошую должность с хорошим окладом' Господи, считаешь себя чуть
Грызла так мадам Подстаканникова своего супруга и догрызла в конце концов — пошел ее Подстаканничек к старому дружку и партнеру в его учреждение — напомнить о себе.
Секретарша доложила о нем товарищу И. С. Оловянникову, и товарищ С. И. Подстаканников был тут же принят. Он вошел в солидный кабинет, где за солидным столом сидел солидный, несколько обрюзгший и чуть постаревший Оловянников.
— Здравствуй, Ваня! — довольно робко, но с чувством произнес с порога Подстаканников.
— Здравствуй… те, Степа… Иванович! — ответил Оловянников и хорошо отрепетированным приветливым жестом показал посетителю на кожаное кресло, стоявшее подле его письменного стола.
Подстаканников сел.
Бывшие партнеры помолчали, с некоторым внутренним напряжением рассматривая друг друга. Наконец Подстаканников выдавил из себя:
— Как с шахматами? Играешь… те?
Оловянников усмехнулся снисходительно, но тут
зазвонил телефон, Оловянников снял трубку и сказал свое «алло», так, как Подстаканников никогда бы не сумел его произнести. Небрежно и вместе с тем величественно, негромко, но и не тихо, не угодливо, но и не сухо. Сказав «алло» и услышав ответ, Оловянников вдруг радостно оживился:
— Всегда готов!.. Только надо позвонить, чтобы егеря нам дали — Тимофея… как его?.. Кудлаченко.
Толковый мужик!.. Вы позвоните им, ладно?.. А я позабочусь о боеприпасах… Да нет, хватит, я. думаю, двух бутылок!.. Договорились, жду ваших позывных завтра.
Он положил трубку и сказал Подстаканникову:
— Какие уж тут, милый мой, могут быть шахматы… Дохнуть, как видишь… те, некогда!
Подстаканников быстро оторвал половинку зада от мягкого кресла и стал прощаться, Оловянников его не задерживал…
Прошло… нет, собственно говоря, прошла целая жизнь. Подстаканников прожил ее честно и, в общем, достойно — грех жаловаться, хотя большой карьеры так и не сделал.
Об Оловянникове ничего не было слышно.
В связи с уходом на пенсию Подстаканникова его учреждение поднесло ему месячную бесплатную путевку в санаторий не самого высшего разбора, но и не в рядовой.
В первый же вечер своего пребывания там Подстаканников с шахматной доской под мышкой вышел в парк в поисках такого же, как он, любителя-партнера. Его окликнул сидевший на скамейке под кипарисом седой мужчина в белой кепочке.
— Подстаканников, Степа, неужели это ты?..
Степан Иванович остановился, пригляделся. Да, это был Оловянников — своею собственной персоной! Посидели, поговорили — все вспомнили и обо всем повздыхали.
Оловянников сказал:
— А помнишь, Степа, как мы в шахматы с тобой резались в редакции, у меня в кабинете, за закрытой дверью?
— Конечно, помню, Ваня! Хочешь — давай сразимся. Дашь фору, как раньше давал? Хотя бы слона.
— Дам. Расставляй фигуры!