Терпение дьявола

Соколов Алексей

– Чего менять? – усмехнувшись, переспросил Колода. – А все менять. Не туда мы идем, парни. В город нам надо, в Припять.

Сапсан озадаченно помотал головой и сказал:

– Что-то ты темнишь, старче. На кой хрен нам через центр переться, если до границы можно тихой сапой по краю дойти? Не-е, мы так не договаривались.

Старый зэк скрутил «козью ногу». Протянув ему зажигалку, Сапсан приготовился узнать, чем Колода объяснит свое очень не заманчивое предложение. Чисто из любопытства. Или интереса. Такого, который испытывает молодой психиатр к новенькому сумасшедшему, поступившему с диагнозом «галлюцинаторный бред». А предложение Колоды, чем бы он его ни обосновал, – бред. Потому что поход в Припять по любым раскладам сулил всему путешествию быстрый, но чрезвычайно грустный финал. И поэтому, что бы ни взбрело в голову этому пенсионеру в законе, Сапсан однозначно скажет твердое «нет». Пусть хоть режут, а в Припять он не пойдет. Впрочем, еще посмотрим, кто кого резать будет. Стоянки бандитов уже не видать, и, случись что, подмога с их стороны вряд ли придет.

Прикурив, Колода откашлялся и сказал:

– В общем, так, парняги. Я вам разменяю махонькую историю, а вы

потом сами решайте, чего да как. С «жили-были» не начну, а летом семьдесят седьмого, когда мне четвертак стукнул, приехал я в Ереван на гастроли. Чур чего посмотреть и местных дуриков за кошельки подергать. Месяцок щипал по троллейбусам и однажды, после фартового дня, познакомился в местном кабаке с Колей Калачяном. Посидели с ним, за жизнь побазарили, девок потанцевали. В общем, как-то скорешились. Через пару дней он свел меня с Феликсом, братом своим двоюродным. Покантовались мы с ними по мелочи еще пару недель, поделали чего-то вместе. Ну и сработались в натуре. А однажды Колян возьми и предложи – давайте банк возьмем. Мы-то с Феликсом решили, что он про сберкассу думает. Нет, говорит, Госбанк. Ну мы поржали, конечно. А Коляну эта идея запала так, что ни о чем другом думать не мог. Весь вечер на мозги капал. Феликс вообще ни в какую не шел. Инкассатора мы еще могли бы окучить, если без мокрухи, но чтоб банк – это даже думать было стремно, на советские банки даже воры коронованные не зарились. На следующий день Колян пропал. Феликс его весь обыскался, вечером ко мне на хазу ввалился, шухер нагнал – решил, что замели братана. Мы к ним двинули, приходим – а Колян там сидит, довольный такой. Где был, спрашиваем. Гулял, отвечает. И хоть ты тресни, но больше ничего не говорит. На следующий день снова пропал, только к ночи пришел. Феликс его больше и не спрашивал, решил, что братан с бабой какой-то милуется. Проходит неделя таких отлучек, и вдруг однажды Колян выдает расклад. Оказывается, этот балдакрут за банком следил. Все вычислил, стервец, – и режим охраны, и кто куда когда ходит, и по какому графику машины ездят. А самое главное – выяснил, что внутренней охраны в банке нет. На сигнализацию, видать, надеялись. Подробностей описывать не буду, но в целом получалось так – две стены банка выходили на улицу, одна в глухой двор, а к четвертой примыкал небольшой жилой дом. По замыслу Коляна, Феликс должен был засесть на чердаке этого дома и пробуравить сначала чердачную стену, а потом и стоящую к ней впритык банковскую, за которой находилась комната отдыха третьего этажа. И аккурат под ней было хранилище. Тут Феликсу нужно было продолбить дырку в полу, спуститься в хранилище и вычерпать оттуда все, до чего руки дотянутся. Феликс парняга крепкий, гибкий, так что дальше уже дело техники – вылезти наверх, перекидать бабки нам на чердак и сделать ноги. И так Колян все толково расписал, что у Феликса, хоть он поначалу только ухмылялся, глаза загорелись. Ага, у вас, я гляжу, они тоже поблескивают.

Колода сделал последнюю затяжку, откашлялся и, выбросив окурок, самодовольно прищурился.

– До сих пор приятно вспомнить, как мы тогда наварились. Все прошло чисто, и даже быстрее, чем задумывалось. В пятницу пятого августа, когда Феликс стал кабур на чердаке вертеть, он вспотел. Хотя братец говорил ему с собой не меньше пяти бутылок воды взять, взял он только три и быстро их истратил – сам пил и сверло охлаждал. А ереванский август, скажу вам, парняги, такой, что с самого утра не продохнуть. Так вот, вспотел он, значит, и в слуховое окно высунулся. И от удивления чуть из него не выпал – увидел, что в выходящем во двор банковском окне, которое только на метр ниже чердака, рама выставлена. И решки тоже нет – ремонт в банке был, оказывается. Так Феликс смекнул, что две стены долбить теперь не надо, а остается только прыгнуть половчее. И прыгнул. Оказавшись в банке, он начал было колдовать над полом комнаты отдыха, но тут ему от жажды совсем худо стало, и он вернулся обратно. Колян, как узнал, что братан с водой лопухнулся, орать сразу начал. Даже врезал ему вроде бы. А Феликс тогда нам ничего про окно не сказал, сразу спать рухнул. Следующей ночью, с субботы на воскресенье, он снова вернулся в банк и взялся за дело со всем старанием. Тут, кстати, Колина сметка опять помогла. Инструменты-то я подыскивал. И сначала не понял, почему кроме сверл и прочего барахла Колян сказал еще зонтик детский купить. Оказывается, Феликс, когда дырку в полу провертел, он сначала зонтик на веревке в нее просунул и раскрыл – чтобы, значит, все бетонные куски не на пол хранилища грохались, а аккуратненько в зонтик ложились. Руки-то заняты были, так он зонтик к ноге привязал и, как тот наполнялся, опускал, высыпал тихонечко и снова к дырке подтягивал. Одним словом, маэстро. Короче, когда Феликс в хранилище уже спустился, то, как он потом рассказывал, чуть умом не тронулся – столько бабок он даже в кино не видел. Больше пуда в рюкзак нагреб да после еще столько же. Мы потом полтора лимона с гаком насчитали. И сразу деру дали не только из Еревана, а вообще из республики. Колян предложил бабки через акции госзайма чистить, и они с Феликсом в Москву поехали… М-да…

Колода тяжело вздохнул. Сапсану вдруг показалось, что в морщинистых уголках зэковских глаз показались маленькие капли. Ну да, расчувствуешься, эдакий барыш вспоминая. Колода быстро вытер глаза и невесело усмехнулся:

– Ветрено что-то. На чем я… ах да. Поехали они в Москву, и больше мы с ними не свиделись. Потом я уже узнал, что стали они деньги с помощью какого-то вальта отмывать – брата бабешки, с которой Колян там познакомился. Не знаю, кто там и как напортачил, да только взяли через год братцев Калачянов. По тем временам им вышка корячилась, ее и дали. Расстреляли Коляна с Феликсом.

Питон цокнул языком.

– Во звери-то были. Сейчас, получается, жить даже по кайфу. Посадить, может, и посадят, но не шлепнут хоть.

– Это да, – согласился Колода. – А самое стремное в этом деле, что они помилованы были. Бумага сверху пришла, но опоздала на сутки. Вот так.

– Очень интересная и поучительная история, – сказал Сапсан. – Она наглядно иллюстрирует

заповедь, что воровать грешно. Даже у государства. Но при всей ее занятности я все в толк не возьму – в Припять ты зачем собрался? Марш памяти в честь усопших братьев? Это как-нибудь без меня.

– Вот ты не дослушал, Игорек, а уже стебаешься, – терпеливо ответил Колода, поглаживая колени морщинистыми руками с побледневшими от времени татуировками. – Я ведь еще самого главного не сказал. Из банка мы тогда не только деньги хапнули. Феликс, когда второй раз в хранилище лез, уже уставший был, и я решил за ним почистить – мало ли, обронил что-нибудь или ломик внизу оставил. Спустился, значит, вниз, начал осматриваться. А потом, век воли не видать, чуть не заорал.

Колода, глядя на заинтересованные глаза спутников, сделал театральную паузу и как-то по-детски хихикнул.

– Рыжее там лежало, ребятушки! Деньги-то прямо на столах валялись, а оно чуть сбоку на поддоне было, пустым мешком прикрытое. Слитки в три слоя уложены, будто поленница какая. Поработали мы над ним капитально, но все равно больше половины не вытащили – не силы, а нервы сдали. И когда на хату шли, каждой тени шарахались. На троих парней, ползущих ночью и согнутых в три погибели, любой мент всегда внимание обратит. Два рейса сделать пришлось, но обошлось как-то. Доперли до хаты, посчитали слитки, посмотрели клейма – и припухли. Восемнадцать кусков по пятнадцать килограмм высшей пробы! Тут мы очухались и крепко струхнули, честно скажу. Рыжее так просто не обменяешь, тут думать надо, и думать очень хорошо. Первым делом надо было его вывезти, но прикиньте – вывезти двести семьдесят килограммов золота из города, где все менты и гэбэшники уже завтра на ушах стоять будут. Хорошо, что у нас сна ни в одном глазу не было. Да и какой, к лешему, сон. Тут Колян говорит – надо Рафика искать. Рафик Хой тогда по Еревану смотрящим был. Очень авторитетный вор. Помер не так давно. Своей смертью, кстати, да. Не знаю уж, через кого Колян на него вышел и что рассказывал, но уже к вечеру воскресенья Рафик у нас был, злой как кобель. Он ведь понимал, что за банк теперь весь Ереван перепашут, каждый карманник по струнке шагать будет, все ходы застопорятся надолго. А так как все в общак сбрасываются, убытки огромные пойдут, за которые центровые союзные воры с него же, Рафика, и спросят. Ведь, раз без его ведома и разрешения какие-то фраера Госбанк взрывают, значит, он плохо за городом смотрит. За такое можно и короны лишиться. Мы все это тоже понимали, поэтому, когда Рафик пять слитков потребовал, ерепениться не стали – нам в любом случае оставалась неописуемая сумма. За свою долю он нам все устроил. Через два часа мы тряслись – во всех смыслах – в машине какого-то барыги-мороженщика, а уже утром были в Грузии и легли на дно. Не помню, кому первому пришла в голову такая мысль, но условились мы с братьями, что золотишко трогать не будем до тех пор, пока бумагу не истратим. Пусть оно лежит себе спокойно в тихом месте, а когда время придет, и все краснопузые окончательно угомонятся – тогда и будем его потихоньку вытаривать. Но это только кажется, что заныкать два центнера рыжья это как два пальца обделать. Его ведь потом забирать надо. Да и слух все равно пойдет, что где-то в Закавказье неизвестные ухари золото могли сныкать. Крысы – они везде водятся. И тут меня, как говорится, осенило. У меня в Ленинграде подруга детства была, Светка. Пока я свои дела-делишки крутил, она закончила что-то там шибко умное и собиралась, как я слыхал, на Украине работать. Из Рустави, где мы осели, я ее мамашке отзвонил и узнал, что да как. Оказалось, перебралась она в Припять. Город этот тогда был совсем молодой, еще и городом не назывался. Загнал ей по телеграфу маляву. Дескать, приеду с подарками, вспомним дворовые годы, покажешь мне мирный атом и, может, еще чего-нибудь. Ну про последнее-то я, ясен-красен, не писал. Хотя подразумевал, конечно. Она ответила, что, мол, а давай, в натуре. Тут хорошо, красиво, но вот знакомых нет, и грустно молодому специалисту на танцы одной ходить. Долго рисовать не буду, но все наше золото я переволок. Не за раз, конечно. Каждое воскресенье уезжал в Рустави, брал слиток, потом садился на хвост нужному лайбашнику и мотал обратно. Обычно в пятницу я был уже в Припяти. Светке плел, что дела у меня в Киеве, но она особо-то и не спрашивала. Молодая девчонка, если к ней с цветами-конфетами при параде заявляться, вообще много чего не спросит. Да…

Колода снова зашелся кашлем. Сапсан взглянул на смешно закусившего нижнюю губу Питона и вдруг представил, как выглядит со стороны сам. А выглядит, наверное, тоже презабавно – с отвисшей-то челюстью.

– Это что же получается, – сказал Питон, когда старый зэк откашлялся. – Где-то здесь у тебя все золото и лежит? И никто о нем не знает и никто за ним не придет?

– Ну не здесь, конечно, – напомнил Колода. – В Припяти. Только почему же никто не придет? Я вот иду. Но сейчас вижу, что просто так до него не добраться, и потому спрашиваю – меняются наши планы? А, Игорек?

Сапсан не сразу нашелся что ответить. Если старик не брешет, то где-то в покинутом городе лежит самый настоящий клад, своей ценой способный изменить – да что там изменить – полностью перевернуть его жизнь. Это тебе не мифический Золотой шар, в котором из золотого только красивое название. Речь о настоящем сокровище! Реальном! И к черту тогда жмота Скрябу, к черту страхи за свою шкуру, защищая которую дрожишь над каждым патроном! Один раз переступить грань безрассудства, вырвать у шлюхи по имени Фортуна свой кусок презренного металла – и прыгнуть обратно, пока не отняли. А отнимать будут, сталкер. Но зато если отстоишь…

– Что же ты раньше золото не забрал? – спросил он. – Может, и раздербанили твой схрон давно. Почти сорок лет прошло.

– А ведь верно, епа! – добавил Питон с заметным унынием в голосе. – Колода, тут ведь сам видишь, какие перемены. Загорает уже кто-нибудь под пальмами на твои бабки. Или свиньи пучеглазые растащили.

Колода усмехнулся, почесал подбородок и сказал:

– Может, и так. Но я почему-то уверен, что какие бы твари здесь ни водились, а некрофилов среди них нет. Да и я хоть молодой, но не полный же дурак был. Так что не загоняйтесь, ребятки. Лежит оно себе глубоко и тихо, в компании спокойных, вернее – покойных, людей.