Терра инкогнита
Шрифт:
— Обязательно. И еще я десяток настоящих минометов привез. Правда, мин совсем мало, но «Козлевич» завтра же отправится за второй партией.
Суть тут была в том, что производство стали пока только разворачивалось, и ее хронически не хватало. Кроме того, компания имела всего два прокатных стана, к тому же небольших. Я бы даже сказал — полтора, потому как первый был совсем крошечным. И вопрос быстро встал так — или минометы, или мины, или и того и другого, но в мизерных количествах.
Однако выход нашелся быстро, и минометные трубы начали лить из чугуна. Все бы ничего, но стомиллиметровая весила без малого двести килограммов! В общем, это были очень тяжелые минометы. А тут я взял да и привез десяток нормальных, которые смогут быстро занимать позиции и еще быстрее покидать их в случае необходимости.
— Это самое, только ты сама в свалки не лезь, — попросил я.
— Дядя Леша, мне же не пятнадцать лет!
Здесь она была права, ей недавно стукнуло двадцать четыре. Подумав, Света добавила:
— Больно оно мне надо лазить по каким-то грязным стенам. Тут и с артиллерией дел по горло, а саблей пусть Меншиков машет, у него хорошо получается. Глядишь, и домашется, герой.
— Что, с ним отношения не сложились?
— Пока как-то не очень. Ревнует он меня к царю, очень ему не нравится, что я позволяю себе влиять на Петера. Может, со временем оно и утрясется, а нет — никуда не денешься, придется его…
— Вот только сама в это дело не лезь! Понадобится — радируй, найдем кому разобраться с Александром Даниловичем. Но лучше, конечно, как-нибудь обойтись без крайних мер.
— Да я понимаю, но тогда сильно вырастут расходы: больно уж Алексашка хапает здорово.
— Значит, на триста тысяч тебе вообще карт-бланш, а если потребуется больше, проси у отца — думаю, не откажет.
Гости засобирались домой, когда уже начало темнеть. Мы с Петром взгромоздили велосипеды на крышу его кареты, привязали, потом впихнули внутрь станок. Все остальное имело малые размеры и вес.
Кстати, молодой царь и не заикнулся насчет прокатиться на только что полученном механизме. Он уже видел подобный в Таганроге и знал, что в первых поездках падают все. А так как внутри дома кататься было негде, то он, видимо, решил не веселить народ снаружи.
— Что думаешь про мои военные планы? — спросил он меня при прощании.
— В принципе они ко времени, так что помогу, как будет в моих силах. До свадьбы выбери примерно полдня, приезжай — обсудим детально.
— Добро! — просиял Петр и полез в свою карету.
Глава 8
В Успенском соборе было душно, но обряд венчания царя Петра Алексеевича уже подходил к концу. Служил сам местоблюститель отец Стефан, и вот он подошел с крестом к новобрачным. Диакон набрал полную грудь воздуха, выдохнул, чуть задержал дыхание — скоро ему возглашать многолетие. Не опозориться бы, прости, Господи, раба своего грешного!
Мог ли только год назад рукоположенный в диаконы Андрюшка Нефедов, ныне отец Андрий, мечтать об участии в царской свадьбе? Нет, не мог, но люди заметили дарованные ему Господом мощный голос и благовидную внешность. Правда, не совсем обычные люди…
Вон он стоит, чуть сбоку от отца Стефана. Если смотреть снизу, то до пояса даже похож на православного монашествующего батюшку — черный подрясник, из-под которого выглядывают до блеска начищенные сапоги. Но выше — широкий кожаный ремень с двумя рядами дырок. И висит на нем кобура с иноземным пистолем, именуемым «револьвер», а от нее тонкий ремешок через правое плечо. На груди — большой крест из алюминия, богато украшенный красными и синими камнями. Воротник не облегает шею, как у православных, а расходится в стороны, открывая белоснежную рубашку. На шее — черный галстук с брильянтом в заколке. И хоть австралиец вроде не участвует в службе, стоит он в головном уборе. Наподобие камилавки, но с козырьком и сверкающей пятиконечной звездой над ним.
На углах отложного воротника — так называемые петлицы, в коих еще неделю назад было по три малых серебристых квадратика, а сейчас — более крупные полосы, которые отец Яков назвал «шпалами». Ох и душевно же их обмыли третьего дня! Хорошие обряды у австралийцев, тут грех жаловаться, да и сами они люди неплохие. Раз уж Господь попустил, что вокруг царя теперь всегда ошиваются иноземцы, то лучше пусть уж будут эти, чем кукуйские немцы. Австралийцы хоть говорят по-нашему, да и спеси в них совсем нет. А что ходят все с револьверами, даже царская невеста Екатерина, так это у них обычай такой. И правильный, между прочим. Несколько дней назад лихие
Тем временем отец Стефан уже иконки новобрачным подносит. Когда подошел, то сразу видно, что он и до подбородка царю макушкой не достает! Даже невеста, и та намного его выше. И рыжая, прости господи! Впрочем, не нашего это ума дело — государю виднее, на ком жениться. Со стороны невесты стоит заморский герцог — тоже верста коломенская, хоть и малость ниже Петра Алексеевича. Рядом с царем — Александр Данилович, он чуть повыше Екатерины, чуть пониже герцога.
Вот царь поцеловал иконку и взял ее из рук блюстителя Патриаршего престола. Отец Стефан повернулся к невесте. Значит, пора сделать еще один вдох и, как только Екатерина возьмет образ, возглашать многолетие.
Протопоп Яков Игнатьев сидел хоть и не рядом с царем, но на достаточно почетном месте — через четыре человека от него. По правую руку от Петра находился, ясное дело, Алексашка — кому же еще тут быть? Далее расположился на специальном, в полтора раза больше обычных, кресле Федор Юрьевич Ромодановский, глава Преображенского приказа. И что же его с таким-то чревом все никак кондрашка не хватит? На царском обеде в Грановитой палате жрет, боров, за двоих. Но наверняка и слушает за четверых, хоть по нему незаметно. За князем-кесарем сидит глава Посольского приказа Головкин, которого, говорят, скоро произведут в графы, раз дал ему государь орден Андрея Первозванного, третий по счету с момента учреждения. Вроде человек невредный и спокойный, но в тихом-то омуте черти водятся. О чем-то по-иноземному беседует с отцом Стефаном, верным псом молодого царя. И откуда только такие берутся? В доме своем завел аглицкие порядки, и даже хомяков держит. Но тонка мошна-то оказалась купить настоящих сирийских, приобрел валашских, крашеных, а они теперь облезают, над местоблюстителем половина Москвы смеется. И наконец, он, протопоп Яков Игнатьев, духовник царевича Алексея Петровича. Самого-то наследника, ясное дело, на свадьбу не пригласили. Виданое ли дело — при живой-то жене брать другую! А все Стефан, иуда, — сумел убедить епископов признать, что уличенная в государственной измене царю женой быть не может, и, значит, предыдущий обряд нужно считать недействительным. И ведь сам возложил царю венец на голову, Господа не убоялся! Тьфу, да и только. А невеста, то есть теперь уже царица, тоже хороша. Как же можно — баба, и вдруг недорослей начнет учить всяким наукам? Стенька-то Вяземский, говорят, возмутился, а она свой револьвер из кобуры достала да так заехала ему рукояткой по лику, кобыла здоровая, что он и в себя не сразу пришел, а только когда его водой холодной окатили. До сих пор шепелявит, без передних-то зубов.
Рядом с невестой сидит австралийский герцог, а за ним — богопротивный заморский поп, даже стыдно, что у него, Якова, такое же имя. «Но я хоть называюсь по-людски — протопоп, — утешил себя Игнатьев, — а этот? Язык же сломаешь — был тот Яшка каким-то обер… шур… нехристью, и все тут! Только в самом конце — пастырем, а сейчас у него и вовсе такой чин, что даже с третьего раза запомнить не получилось. В памяти осталось только, что первой там буква «г», а сзади, как и раньше, «пастырь».
А чего это Алексашка, змей подколодный, на него, Игнатьева, смотрит? Да при этом ухмыляется еле заметно, но очень гадостно. Неужто замыслил чего? И против кого — Якова или царевича? Вот он к Петру обернулся и что-то ему шепчет. Точно, что-то задумал, аспид. Вон государь даже щекой дернул и к герцогу повернулся. Яков сам слышал, что раньше Петр на людях называл его Алекс, и тот тоже без всякого уважения к царю — по имени, но тут все же присутствуют князья из древних родов да иноземцы, так что сейчас царь его титуловал как положено.