Terra Insapiens. Дороги
Шрифт:
Аббат оглянулся назад.
– И ещё одно дело привело меня сюда. Мне надо поговорить с Бертраном, начальником стражи. Вы не видели его?
– Кажется, я видел его в корчме, – сказал Лонгрин.
Аббат прошёл в корчму, Виконт с Лонгрином снова пошли смотреть оружейные лавки, а Шут с Артуром продолжили прогулку по площади.
Два монаха с кружками для подаяния обходили торговцев. Торговцы бросали монеты, а монахи осеняли их крёстным знамением.
– Вот хорошо устроились, – прокомментировал Шут. – Не сеют, не пашут,
Тут же они стали свидетелями этих слов. Аббат в сопровождении двух стражников подошёл к гадалке и зычным голосом стал отгонять простой народ от неё.
– Сказано в Библии: «Пусть не будет среди вас ни прорицателей, ни гадателей, ни предсказателей, ни колдунов, ни заклинателей, ни тех, кто обращается к мертвецам и духам, ни тех, кто взывает к мёртвым». Изыди, ведьма! – повернулся он к гадалке. Та не смотрела на него и как будто его не слышала.
Подошёл стражник и грубо потянул старуху за руку. Та вцепилась в ярмарочный столб и неожиданно сильно оттолкнула стражника, так что тот покатился кубарем.
– Ветер идёт с севера, – закричала старуха. – Холодный ветер разожжёт горячий огонь. Многие сегодня останутся без крова.
Подскочили уже два стражника, оторвали старуху от столба и поволокли с площади под свист и хохот зевак.
– Кажется, наша Кассандра попала в переплёт, – наблюдая это, сказал Шут. – Если уж аббат за неё взялся, то из Кардерлина её выгонят. Никто не захочет ссориться с аббатом.
Нагулявшись до устали, вернулись в корчму, но Виконта там не обнаружили. Зато Шут опять заприметил своего старого приятеля, который вместе с шумной компанией пьянствовал за длинным столом, и направился туда. Он уселся на свободное место, встреченный радостными возгласами. Артуру ничего не оставалось делать, как сесть рядом.
В корчме было шумно и душно. Пот стекал по лицам пьющей компании. Хороводил за столом Шут. Объектом насмешек он выбрал Петра, который видимо должен был отдуваться за сестру. После каждой шутки компания покатывалась от смеха. По красному лицу толстяка было видно, что он злится.
– Почему ты веришь своей сестре, а не мне – своему старому другу? – допытывался Шут. – Твоя сестра обманывает тебя.
– Ещё не родился такой человек, который сможет меня обмануть, – стукнул кулаком по столу Пётр.
– Любого человека можно обмануть, сказав ему приятную ложь, – поддразнивал Петра Шут.
– Только не меня. Вот скажи мне неправду, но так, чтоб я поверил.
– Спорим на десять денье?
– По рукам! Говори!
– Ты умный человек.
– Но это правда!
– Поверил! – радостно взмахнул руками Шут. – Гони монеты!
Компания засмеялась.
– Дурак ты! – обиделся Пётр.
– Я – дурак по профессии, а ты – по призванию… Дураки бывают разные… Бывают дураки безнадёжные. А бывают дураки… надёжные. Каким ты хочешь быть?
Толстяк обиженно засопел. Шут насмешливо посмотрел на своего приятеля.
– А ты знаешь, почему толстяков не берут в рай?
– Почему? – насторожился тот.
– Ворота в рай узкие, толстяки не проходят. Зато в ад ворота широкие. Туда любая бочка пролезет, даже такая, как наш аббат.
Компания грохнула от смеха, а толстяк обиделся.
– Не обижайся, дружище, – похлопал его по плечу Шут. – Ты ещё не самый толстый, до аббата тебе далеко. Тот и в адских воротах застрянет. Апостолу Петру придётся дать ему хорошего пинка в зад.
Компания снова расхохоталась.
– Ты бы прикусил язык, – посоветовал, подошедший к столу, Лонгрин. – А то отрежут за такие речи.
– А что я такого сказал? – удивился Шут. – Все знают, аббат наш не дурак покушать. Монахи обедают после полуденной молитвы, а аббат всё остальное время дня. Не удивлюсь, если и ночью во сне он доедает всё, что не успел съесть днём.
– Я его спросил однажды, – продолжил Шут, – какого цвета у Бога глаза? Он удивился, но я настаивал: если мы созданы по образу и подобию Божьему, значит, у Бога есть глаза – какого цвета? Он разозлился и перестал со мной разговаривать.
– Вот пожалуется он на тебя графу, – пробурчал Лонгрин, – и выгонит тебя граф… Смеёшься над аббатом, а сам-то ты, когда последний раз был в церкви? Когда последний раз исповедовался? Грешник ты, а туда же – духовника критикуешь. Тебе как раз прямая дорога в Ад за такие речи.
Шут подмигнул своей компании.
– Слышал я от одного умного человека, кстати, священника, такую притчу. Двое пришли к воротам святого Петра: святоша и язычник. И первый был пущен в Ад, а второй – в Рай.
– «Господи, за что такая несправедливость?!» – возопил святоша.
– И услышал Голос: «Не по вере сужу, а по делам».
– Неважно, – продолжил Шут, – сколько раз ты зашёл в церковь, сколько поклонов положил, сколько свечек поставил, важно – сколько добрых и злых дел ты сделал за свою жизнь? Только это упадёт на весы.
– Что ты брешешь, – возмутился Лонгрин. – Не мог священник такого сказать. Церковь говорит, что язычники не попадут в рай.
– Церковь говорит, – согласился Шут. – А у Бога может быть собственное мнение.
Лонгрин покачал головой.
– Ох, приятель, рано или поздно доведёт тебя твой язык до беды.
– Если у меня есть выбор, – не смутился Шут, – рано или поздно, я выбираю – поздно.
Артур устал от шума и духоты. Он тихонько встал и вышел, решив прогуляться до дома по улице. Миновав шумную торговую площадь, он свернул на улочку, ведущую к их неказистому жилищу и далее к реке. Прохладный ветерок быстро освежил его голову и поднял настроение. Он шёл не торопясь, внимательно наблюдая текущую мимо него жизнь. Крестьяне везли сено на скрипучей телеге. Мальчишки гоняли скрученное из ивовых веток колесо. Молочница несла на коромысле вёдра с парным молоком. Корова, привязанная к забору, общипывала траву возле дома и неторопливо жевала её, отмахиваясь хвостом от мух.